Превращения Арсена Люпена
Шрифт:
Теперь ему все стало ясно: тут выходила на поверхность разрушенная кирпичная труба, когда-то служившая в пещере дымоходом. Через трубу и слой камней звук пробивался наверх.
Вновь раздались два пронзительных крика. Рауль подумал о Жозефине Бальзамо. Обернувшись, он увидел ее на краю огорода. Сидя в той же позе, наклонившись вперед, она машинально обрывала лепестки настурции. Рауль предположил (он очень хотел в это верить), что она ничего не слышит. А может быть, даже не знает?..
Несмотря на это, он содрогнулся от отвращения. Даже если она не являлась соучастницей жестокого допроса, которому подвергалась несчастная женщина, разве не была она такой же преступницей? И разве постоянные сомнения, которые до сих пор Рауль толковал в ее пользу, не должны были уступить место жестокой истине? Все, что он предчувствовал, все, что не хотел о ней знать, было ужасной правдой, ибо в конечном счете это она заправляла грязным делом, которое взял на себя Леонар, потому что она не могла вынести зрелища пыток.
Рауль осторожно отодвинул в сторону кирпичи и размельчил ком земли. Когда он закончил, крики как раз прекратились и начался разговор, но он был еле слышен, словно внизу говорили шепотом. Пришлось возобновить работу, чтобы освободить отверстие дымохода. Закончив, он наклонился, опустил голову в трубу и, вцепившись изо всех сил в ее шероховатые стенки, прислушался.
Первый голос принадлежал Леонару, а второй, женский, – несомненно, вдове Русслен. Несчастная была измучена и смертельно напугана.
– Да, да, – лепетала она, – я продолжаю, как и обещала, но я так устала!.. Простите меня, добрый господин… И потом, все это произошло так давно, тому уже будет двадцать четыре года…
– Хватит болтать, – пробурчал Леонар.
– Да… – заторопилась она. – Так вот… Это было во время войны с Пруссией, двадцать четыре года назад… Когда пруссаки уже подходили к Руану, где мы жили, к моему бедному мужу, который был ломовым возчиком, пришли два господина… мы никогда их раньше не видели. С собой у них было много сундуков, и они спешили уехать в деревню, впрочем, как и многие другие в те дни. Они договорились о цене и очень торопились, так что мой муж сразу же уехал вместе с ними на подводе. К несчастью, после реквизиции у нас осталась только одна лошадь, и то не очень выносливая. Вдобавок был сильный снегопад… В десяти километрах от Руана она упала и больше уже не встала…
Эти господа дрожали от страха, потому что в любую минуту могли появиться пруссаки… Как раз в это время мимо проезжал доверенный слуга кардинала де Бонншоза по имени Жобер, которого мой муж хорошо знал. Господа тут же предложили ему уступить им лошадь за хорошие деньги… Жобер отказался. Они сначала упрашивали, потом угрожали… и вдруг набросились на него, как дикие звери, и избили до полусмерти, не слушая мольбы моего мужа… А потом обшарили его кабриолет, нашли там какую-то шкатулку, запрягли в подводу лошадь Жобера и уехали, оставив того умирать.
– Оставив уже мертвого, – уточнил Леонар.
– Да, мой муж узнал об этом несколько месяцев спустя, когда смог вернуться в Руан.
– А тогда он не заявил о них?
– Нет… но, наверное, следовало… – ответила вдова Русслен, смешавшись. – Вот только…
– Вот только, – усмехнулся Леонар, – они купили его молчание, ведь так? В шкатулке, которую они открыли у него на глазах, были драгоценности… И те люди отдали вашему мужу его долю добычи…
– Да… да… – отозвалась она. – Кольца… семь колец… Но смолчал он не из-за этого… Мой бедный муж был болен… и умер вскоре после возвращения.
– А шкатулка?
– Она оставалась в пустой подводе. И муж принес ее домой вместе с кольцами. Я тоже молчала, как и он. Это случилось так давно… Да вдобавок я боялась скандала… Ведь в убийстве могли обвинить моего мужа. Нет, лучше уж было молчать. Я уехала с дочерью в Лильбонн, а когда Брижитт поступила в театр, она забрала кольца с собой… мне-то к ним даже прикасаться не хотелось… Вот и вся история, мой добрый господин, не спрашивайте меня больше…
Леонар снова ухмыльнулся:
– Вот как! Неужто это вся история?
– Но я больше ничего не знаю, – испуганно сказала вдова Русслен…
– Гроша ломаного твои россказни не стоят. Меня интересует совсем другое… И ты, черт побери, отлично знаешь, о чем я толкую!
– Знаю?
– Я про буквы внутри под крышкой! Все дело в них…
– Но те буквы наполовину стерлись, клянусь вам, мой добрый господин, и я даже никогда не пыталась их разобрать.
– Ладно, поверю. Но тогда мы возвращаемся к первому вопросу: куда делась шкатулка?
– Я вам уже говорила: у меня ее забрали как раз накануне того дня, когда вы приехали в Лильбонн вместе с дамой… под густой вуалью.
– Забрал… кто?
– Один человек…
– Этот человек ее разыскивал?
– Нет, он случайно заметил шкатулку в углу чердака. И заинтересовался – вещица, мол, старинная.
– Имя этого человека? Я тебя в сотый раз спрашиваю!
– Не могу я его вам назвать. Он сделал мне столько добра, а вы ему навредите, очень навредите, потому не буду я ничего говорить…
– Он первый посоветовал бы тебе сознаться…
– Может, да… может, нет… Откуда я знаю? Я же не могу спросить его… не могу ему написать… правда, мы видимся иногда… Послушайте, мы же должны встретиться в следующий четверг в три часа…
– Где?
– Не могу сказать… не имею права…
– Что?! Начинаем все сначала? – прорычал Леонар, потеряв терпение.
Вдова Русслен задрожала:
– Нет! Нет! О мой добрый господин, умоляю вас, нет!
Она вскрикнула от боли:
– Ах, негодяй! Что он со мной делает! Бедная моя рука…
– Говори же, черт тебя возьми!
– Да, да, я скажу…
Но тут голос несчастной пресекся. Она явно была на грани обморока. Однако Леонар настаивал, и Рауль уловил несколько слов, которые она в страхе пролепетала… «да… мы должны встретиться в четверг… на старом маяке…».
И затем: «Нет… я не вправе… я лучше умру… делайте что хотите… правда… я лучше умру…»
Она замолчала. Леонар буркнул:
– Эй! Это еще что за штучки? Что стряслось с упрямой старухой? Не померла она, часом?.. Эй, старая кляча, ты у меня еще заговоришь! Даю тебе десять минут, и покончим с этим!
Дверь открылась и тут же закрылась. Несомненно, он пошел к Калиостро сообщить о выбитых у вдовы признаниях и получить дальнейшие распоряжения. В самом деле, привстав, Рауль увидел внизу их обоих, сидевших бок о бок. Леонар что-то взволнованно говорил. Жозина слушала.