Превращения Арсена Люпена
Шрифт:
Наконец она возразила:
– Моя красота – это не ложь, Рауль, и ты вернешься, потому что она принадлежит тебе.
– Я не вернусь.
– Нет, ты уже не можешь жить без меня, а «Ветреница» стоит совсем рядом. Завтра я буду ждать тебя там…
– Я не вернусь, – повторил он, чувствуя, что снова готов упасть перед ней на колени.
– Тогда почему же ты дрожишь? Почему так побледнел?
Он понял, что его спасение – в молчании и что надо бежать не оглядываясь.
Он оттолкнул руки Жозины, которые тянулись к нему, и зашагал прочь.
Глава 11
Старый
Всю ночь Рауль крутил педали, стремясь уехать как можно дальше, – и для того, чтобы сбить с толку возможных преследователей, и для того, чтобы испытать спасительную усталость. Утром, порядком измученный, он остановился в лильбоннской гостинице.
Предупредив, чтобы его не будили, он запер дверь на два оборота ключа и едва не выбросил ключ в окно.
Рауль проснулся спустя сутки.
Одевшись и приведя себя в порядок, он уже думал только о том, чтобы поскорее оседлать велосипед и вернуться на «Ветреницу». Любовь не хотела сдавать позиции.
Он был очень несчастен; никогда раньше не испытывая страданий, привыкнув удовлетворять свои малейшие капризы, он сердился на собственное отчаяние, которому было так легко положить конец.
«Может, не мучить себя? – думал он. – Через два часа я буду там. И что мешает мне уехать на несколько дней позже, когда я лучше подготовлюсь к разрыву?»
Но он не мог. Видение изуродованной руки не оставляло его; он припоминал другие варварские и чудовищные поступки своей любовницы и не мог вернуться к ней.
Жозина совершила это, значит Жозина – убийца, значит Жозина не боится испачкаться в крови и считает нормальным, естественным делом убивать людей, если преступление идет на пользу ее планам.
Но Рауль страшился убийства. Он испытывал к нему физическое отвращение, все его инстинкты бунтовали против него. Мысль о том, что он способен в припадке ярости пролить чью-то кровь, приводила его в ужас. И то, что этот ужас был тесно связан с образом женщины, которую он любил, невыносимо терзало его.
Он остался в гостинице, но ценой каких усилий! Сколько рыданий подавил он в себе! В каких стонах изливался его бессильный бунт! В его воображении Жозина протягивала к нему свои прекрасные руки и губы для поцелуя. Легко ли устоять перед сладострастным зовом этой женщины?
Испытав сердечную муку, он только теперь осознал, какое страдание причинил Клариссе д’Этиг. Он словно бы услышал ее рыдания. Представил ее тоску, величину ее разочарования. Мучимый раскаянием, он мысленно обращал к ней полные нежности речи, в которых вспоминал сокровенные часы их любви.
Рауль сделал даже больше. Зная, что молодая девушка получает корреспонденцию прямо в руки, он осмелился написать ей письмо.
Простите меня, дорогая Кларисса. Я поступил с Вами как негодяй, но давайте надеяться на лучшее будущее. Думайте
Рауль.
«О, рядом с ней, – говорил он себе, – я быстро забуду все эти гнусности! Нежные губы и невинный взгляд – это не главное; важнее преданная, глубокая душа – такая, как у Клариссы!»
Однако он обожал глаза и загадочную улыбку Жозины и, думая о ее ласках, нимало не печалился о том, что душа молодой женщины не была ни преданной, ни глубокой.
Все эти дни Рауль занимался поисками старого маяка, который упоминала вдова Русслен. Так как она жила в Лильбонне, он не сомневался, что маяк находится где-то поблизости, и потому в первый же вечер направился на окраину города.
И он не ошибся. Расспросив местных жителей, он выяснил, что, во-первых, старый заброшенный маяк стоит в лесу, окружающем замок Танкарвиль, а во-вторых, что собственник этого маяка доверил ключи от него вдове Русслен, которая каждую неделю, по четвергам, приходит наводить там порядок. После небольшой ночной вылазки ключи оказались у Рауля.
Двое суток отделяли его от того дня, когда человек, ставший владельцем шкатулки с драгоценностями, должен был встретиться с вдовой Русслен, и, поскольку тяжелобольная вдова не могла отменить предстоящее свидание, все складывалось так, что именно Раулю предстояло явиться на эту встречу, представлявшуюся ему чрезвычайно важной.
Эта перспектива взбодрила его. Он снова был озабочен лишь решением одной-единственной загадки, уже несколько недель не дававшей ему покоя. Но теперь, похоже, разгадка была близка.
Чтобы ничего не оставлять на волю случая, накануне Рауль посетил место встречи, а в четверг, за час до назначенного времени, быстрым шагом прошел сквозь лес Танкарвиль; он был уверен в успехе своего предприятия и потому чувствовал радость и гордость.
Частью лес этот простирается до Сены; купы деревьев растут и в расселинах скал. От главной развилки одна из дорог ведет через ущелья и отвесные склоны к крутому мысу, где стоит наполовину скрытый от глаз заброшенный маяк. По будням это место абсолютно пустынно, но по воскресеньям тут иногда появляются гуляющие. Если зимой подняться на бельведер маяка, то перед вами откроется изумительный вид на канал Танкарвиль и устье реки. Однако в это время года внизу все утопало в зелени. Единственная довольно большая комната с двумя окнами, обстановка которой состояла из двух стульев, занимала весь первый этаж и со стороны суши выходила на огороженный участок, заросший крапивой и дикими травами.
По мере продвижения к маяку шаг Рауля замедлялся. У юноши было ощущение, впрочем вполне оправданное, что грядут некие важные события, что его ждет не просто встреча с неизвестным и разрешение великой загадки, но и неминуемая последняя битва, в которой враг будет полностью разбит.
И этим врагом была Калиостро – Калиостро, которая, как и он, слышала вырванные у вдовы Русслен признания. Не желая потерпеть поражение и имея неограниченные возможности для поисков, она, конечно, легко нашла маяк, где должен был разыграться последний акт этой драмы.