Презент для незнакомки
Шрифт:
Я искренне удивлялся столь примитивному восприятию действительности, хотя не раз мог убедиться, что циники гораздо лучше меня ориентируются в реальности.
— Взятки дают не в кабинетах, которые на виду, а в загородном особняке или в малоприметном офисе. Пока всё. Приехали. Вылезай. Нам надо позвонить. — Юсов вальяжным жестом подтянул рычаг ручного тормоза.
Я выпрыгнул из машины. Мы уже выехали из Москвы и остановились у одного из бесчисленных таможенных терминалов, облепивших кольцевую автодорогу. Мне всегда была непонятна необходимость огромного количества таможен в регионах, не примыкающих к границе.
— Ты ищешь телефон-автомат? — Я указал пальцем на мобильный аппарат, торчавший из пиджака Юсова.
— Ты почти угадал. Когда разговор касается больших денег, то обязательно определят, откуда звонили.
— Но мобильники с антиопределителями не засекаются.
— Когда касается очень больших денег, то засекаются. Поэтому воспользуемся
— Номера-то наши. — Возразил я, увидев цифры соответствующие то ли самарской, то ли нижегородской области.
— Это неважно. Грузовик принадлежит СП. — Шепнул мне Юсов и обратился к водителю, протягивая зеленую ассигнацию. — Шеф, мне срочно надо позвонить, а у моего телефона батарейки сели.
Водитель долго то ли с удивлением, то ли с недоверием рассматривал купюру, а затем все же протянул аппарат:
— Сначала наберите код России, а затем код города.
Я задумался о провинциальных автомобилях с иностранной сотовой связью, затем о смешении французского с нижегородским, о Стране Дураков и Пирамид, но потом стал слушать Юсова.
— Алло! Это завод специальных сплавов? Мне Валерия Павловича. Валерий Палыч? Вас беспокоят из министерства обороны. Мы объявляем конкурс на поставку сплавов для десантной техники. Но получить госзаказ Вы сможете, только представив четырнадцатого числа полмиллиона баксов новыми купюрами. Адрес штаба, куда их доставить, мы сообщим дополнительно.
На этом телефонная часть авантюры Юсова закончилась. Всё-таки это была его авантюра, а не моя. Хотя любой прокурор легко докажет, что присутствие — это вид участия, мне, всё же кажется, что если не вложить в дело всю душу, то можно, по сути, остаться непричастным, независимо от потраченного времени. Многие же, наоборот, говорят о причастности без личного участия, раскаиваясь в убийствах то ли Николая II, то ли Степана Разина. Я же никогда не обременял себя ненужными комплексами и, поэтому, не думая ни о чем серьёзном, беззаботно курил, разглядывая табачную струю, вытягиваемую сквозь открытый верхний люк.
«Пробки» на улицах города не позволили Юсову продемонстрировать свое водительское искусство. Ехать по запруженным машинами улицам было противно и, растянувшись в удобном кресле, я заснул. Когда же Юсов разбудил меня, мы уже припарковались на платной стоянке внутри Садового Кольца.
Регулярное времяпрепровождение в Сокольниках выработало у меня отвращение к каменно-асфальтовому центру города, где я невольно отождествлял себя с дикарем, влюбленным в свои джунгли или тундру и считавшим европейскую культуру вредной для здоровья привычкой, вроде курения.
Цивилизация — это стремление сделать людей одинаковыми. На заре прогресса копье уровняло высоких и низкорослых, затем огнестрельное оружие поставило знак равенства между сильными и слабыми, а центральное отопление создало одинаковые условия жизни для людей трудолюбивых и беспечных в прямом смысле слова. Но особенно признательны цивилизации должны быть женщины. Одежда и косметика превратили всех без исключения в красавиц, причем не только в глазах мужчин, но и в их собственных. Оттого они гордо вышагивают по тротуарам городов, забыв о том, как робко и неуклюже они ступают босыми ногами по каменистым берегам прудов и рек, когда от дикарок их отличает только наличие купальников. Высокие каблуки, наряды и макияж, словно рыцарские доспехи создали ощущение неуязвимости. Может быть, поэтому на пляже и на спортивных площадках они более охотно вступают в разговор, чем в культурной черте города, где любая попытка заговорить с незнакомкой, почти всегда обречена на провал.
Стирая подметки кроссовок о московские тротуары, я рассеяно рассматривал прохожих, и думал о всякой ерунде, будучи твердо убежденным, в том, что наша прогулка по городу не самое приятное и, конечно же, бесполезное в плане завязывания контактов занятие. Юсов тоже утомился от нашей экскурсии, но, увидев реставрируемый двухэтажный особняк, ощетинившийся строительными лесами, обрел второе дыхание, затащив меня на стройплощадку.
Эта скрытая за деревянным забором территория оказалась чем-то вроде острова или архипелага, никак не связанного с остальным миром. Поражало обилие строительных бытовок, суммарный объем которых превышал параметры особняка. Казалось, что эти бесколесные, обшарпанные вагончики стали рухлядью сразу с момента изготовления и такой же рухлядью будут вечно, несмотря на бесчисленные попытки отремонтировать и покрасить после каждого переезда, как вечен океан, отгораживающий затерянные острова от приходящих ценностей цивилизации типа модной одежды, газетных уток и книжных бестселлеров. Да и сами «островитяне» не стремились к контактам с «материком». Забор отделял не только место их работы. Здесь в вагончиках они жили, коротали свободное время, готовили еду на примусах и электроплитках.
«Прорабская» — гласила табличка на вагончике, в который направился Юсов. Я же остановился перед огромной лужей. Её противоположный берег был завешен брезентом, что навело на мысль о бродячей театральной труппе. Услышав из одного из вагончиков забавные звуки то ли вьетнамской, то ли корейской речи, а из другого — что-то напомнившее классическую латынь (наверное, румынский), я попытался угадать, на каком языке дают представления на этом острове погибших кораблей и империй. Однако, эта, как и большинство проблем, над которыми я ломал голову, оказалась надуманной и страшно далекой от реальности. Брезент распахнулся, и босоногая женщина в замотанном полотенцем голове и коротком халате в несколько прыжков пересекла лужу. За брезентом была душевая и, следовательно, моя сообразительность не могла стать предметом гордости. Чтобы не закомплексовываться из-за собственной тупости, я, закрыв глаза, попробовал представить форму ног пробежавшей женщины, но в памяти запечатлелось только длинные чёрные волосы на икрах и что-то ещё, отличавшее приезжих от коренных москвичек. Наверное, было что-то кроме одежды и макияжа, позволявшее милиционерам безошибочно распознавать заезжих гастарбайтеров. Почему это отличие не давало о себе знать на пляже?
В мир реальных проблем меня вернул Юсов.
— Я обо всём договорился. — Он доверительно положил руку мне на плечо. — Строительством и архитектурой займусь я, ты же займешься кадрами. Кадры решают всё, — Минуту помолчав, он добавил, — Сразу!
Вопрос: «Было или не было?» — неотъемлемый атрибут любых воспоминаний. Память фиксирует факты, а ощущения истинности уходят бесследно. Однако иногда мы не желаем верить ощущениям, словно происходившее касалось не нас, а кого-либо другого. Конечно, мы ни в чем не сомневаемся, когда лежим на пляже, ничего не чувствуя кроме теплых солнечных лучей. Но как можно поверить в то, что прекрасный летний день я провел в душном офисе, где, как напыщенный индюк, не мог повернуть голову из-за накрахмаленного воротника, перетянутого галстуком, отчего был вынужден сосредоточенно смотреть в одну точку, но вокруг не было ничего, что хотелось бы рассматривать. Вместо привычных ярких летних красок меня окружал чёрно-белый, а то и совсем серый мир, ограниченный стенами с белыми пупырчатыми обоями. Привычное голубое небо заменял шершавый подвесной потолок, цвет которого почти не отличался от расстеленного серого полового ковролина и обивки стульев и кресел. Столы и шкафы ламинированные пластиком под мореный дуб также не вносили цветового разнообразия. Сквозь немытые сероватые оконные стёкла виднелись серые глыбы гранитной набережной и серые воды Москвы-реки, с достоинством и солидностью несущие большую чёрную баржу. Чинное и величавое движение баржи напомнило о необходимости и мне самому вести себя достойно и солидно. Но я не знал, как это сделать. Изменив своей привычке вечно опаздывать или прибегать в последние минуты, я впервые в жизни пришел за полчаса до начала. Отлично зная как надо извиняться за опоздание или радостно приветствовать собравшихся: «А вот и я!» — я совершенно не представлял, чем заполнить это время. Ведь время иногда подобно болезни — остается только ждать, когда оно закончится. И какие же близкие понятия «коротать время» и «скрашивать время»! Если времени дано иметь окраску, то в те минуты оно было в тон интерьеру мимикрически серым. И конечно было бесполезно его скрашивать, а только коротать с помощью серенькой газетки, в которой Юсов поместил объявление о приеме на высокооплачиваемую работу офицеров запаса. Остальные заметки и статьи был столь же серые. Закончив чтение, я, конечно, выбросил из головы сожаление о бездарно проведенных тридцати минутах, поскольку знал, что от причитаний о бездарно проведенном времени один шаг до идеи о бессмысленности человеческой жизни. А там недалеко и до самоубийства, которое, по-моему, требует либо более веских причин, либо более достойного, чем я, субъекта.
Дверь распахнулась. С криком: «Ветераны без очереди!», ко мне ворвались человек пять-шесть в потертых пиджаках с орденскими планами, представившись боевыми друзьями неразлучными со времен Финской кампании. С детства приученный уважать стариков я не смог прямо, без обиняков сказать, что они не подходят для нашего предприятия, поэтому начал говорить о том, что именно такие проверенные и надежные кадры должны составлять костяк, что теперь им уже не придется в сорокаградусный мороз бегать в суконных буденовках и шинелях, что без их опыта мы не сможем организовать учебные лагеря ни на острове Врангеля, ни на земле Франца Иосифа. Далее я кратко пересказал только что прочитанную статью об утрате военного контроля над Арктикой и о геостратегическом значении Северного морского пути. После я попросил их указать объёмы грудной клетки и талии для подбора утепленных бронежилетов и подняться на другой этаж, где внести по полторы тысячи долларов задатка за обмундирование, оружие и текущий, подотчетный расход патронов. Никакой кассы там конечно не было, но, как я и предполагал, пенсионеры, отказавшись вносить задаток, не заставили себя выпроваживать.