Презерватив для убийства
Шрифт:
На самом же деле специалистам доподлинно известно, что хорошо исполненное заказное убийство это не изрешеченное пулями тело в луже крови, щедро засыпанное стреляными гильзами, с неизменным, хладнокровно оставленным на месте происшествия автоматом Калашникова или пистолетом ТТ. Скорее — это неожиданная, но совершенно объяснимая безвременная кончина «заказанного» лица от сердечного приступа, пищевого отравления, в крайнем случае, для любителей экзотики — в автомобильной катастрофе. Правда, иногда у трупа проступают чуть заметные следы от наручников или удавки, но это, так сказать, мелочи, издержки производства.
Нертов вспомнил, как знакомые оперативники с нескрываемым сарказмом восприняли заявления очередного руководителя ГУВД об объявленной им в конце 1996 года и, по всей видимости, победоносно завершенной в следующем году войне с «тамбовской» группировкой. Правда было неясно, на кого же сваливать смерть расстрелянного посреди города вице-губернатора — об этом шеф ГУВД предусмотрительно молчал. (Впрочем, кто из больших начальников не грешен, раздавая повсюду щедрые обещания в первые же дни после вступления в должность, а еще чаще — при выклянчивании уютного кресла?) Судя по заявлениям очередного специалиста по борьбе с преступностью, непосвященный человек может и вправду подумать, что в Санкт-Петербурге до последнего времени существовала обнесенная забором «тамбовская» территория. На ней — кварталы «тамбовских» казарм, заселенных «тамбовской братвой», на «тумбочке» стоял «тамбовский браток-дневальный», а в штабе сидели «тамбовский» генерал Умарин, «тамбовский» начальник штаба Лущенко и «тамбовский» зам. по оперативной работе Едов-ских. Их развалившиеся судебные процессы некогда привлекали широкое внимание, а тома уголовных дел, списанные в архив, могли бы символизировать надгробие безвременно почившего в бозе правосудия. На стене, радом с «тумбочкой» дневального, висел бы рекламный плакат с надписью: «Тамбовский волк — тебе, товарищ!» (причем, именно в такой орфографии), с изображением упомянутого зверя, держащего в зубах бакс, на фоне российского триколора. Все «тамбовцы» имели бы удостоверения установленного образца с номером и печатью. В довершение этой всеобъемлющей идиллической картины, после разгрома баццитов выяснилось бы, что «Тамбовская преступная группировка» была зарегистрирована должным образом и аккуратно платила налоги в очень строгую государственную инспекцию.
Для обывателя было бы еще проще и понятней, если бы «тамбовцев» можно было отличать по штампу в паспорте, бородавке на носу или татуировке за ухом. Как было бы здорово: любой участковый инспектор на своей территории построил бы всех жителей в шеренгу по одному, отогнул бы каждому ухо, и сразу стало ясно: «тамбовцы» — в одну сторону, «казанцы» с «чеченцами» — в другую. Так можно было бы победить не только «тамбовскую» группировку, но и все остальные тоже, причем сразу.
К сожалению, в жизни все несколько сложнее. Как это ни парадоксально, нет никаких группировок как таковых. Точно также, как не было в послевоенное время пресловутой «Черной кошки», которую мужественно громили всеми любимые Жеглов с Шараповым. Сейчас существуют только низовые звенья — узколобые цепастые «отморозки» с кольцами-«гайками» на пальцах, по своей дури считающие себя «тамбовцами» или «манышевцами». Они, как правило, даже не подозревают, что над ними — богатые, иногда очень богатые люди, как правило, занятые серьезной коммерцией и решающие свои финансовые вопросы внешне вполне легальными способами. В том числе, в случае необходимости, и силовыми, руками упомянутых выше так называемых «тамбовцев», или любой другой «братвы».
Среди этих богатых людей встречаются люди очень влиятельные — преуспевающие бизнесмены, государственные чиновники, сотрудники правоохранительных органов, депутаты Государственной думы… Называть их «тамбовцами» нельзя, так как невозможно доказать их причастность к тому, чего нет. «Тамбовская группировка» — это, скорее, фольклор, и не более того. Правда, иногда и у богатых людей проступают чуть заметные следы от прежних судимостей или лечебных учреждений специального профиля, но это тоже мелочи, своего рода издержки производства.
И покойный Даутов был лишь одним из винтиков этой могущественной системы «беловоротничковых». Но где-то выше, гораздо выше, среди очень честных деятелей предпринимательства или политики находился неизвестный пока заказчик покушений на Нину Климову и на Арчи — в этом Нертов практически не сомневался.
«А сегодняшнее происшествие у ларьков… Да забыть про него поскорее. Домой, в ванну и спать!» — думал Алексей, петляя по улицам и очередной раз чуть ли не подсознательно проверяясь, нет ли «хвоста».
«Хвоста», действительно, не было. Точнее — уже не было. Первая пара наблюдателей, затерявшаяся среди встречающих в аэропорту, передала по рации, что объект, то есть машина с водителем, в которой ехал Нертов, направился в сторону Московского шоссе. Вторая пара «топтунов» на неярком, но мощном «вольво» не стала торчать в «пробке» на Фонтанке, а свернула в сторону Адмиралтейства, передав наблюдение за автомобилем сыскного агентства следующей группе.
Во время происшествия на Конюшенной площади очередные наблюдатели, припарковавшись у таксопарка неподалеку от злополучных ларьков, связались со своим непосредственным руководителем, запрашивая дальнейшие инструкции. В ответ они получили приказ немедленно прекратить наружное наблюдение и возвращаться на базу.
Глава вторая
ДЕНЬ «КРЫСЯТНИКОВ»
Глеб Игоревич Неврюков считал себя свободным человеком, ибо был холостяком. Банальную семейную жизнь он заменил знаменитой эллинской триадой: жена — для детей, наложница — для тела, гетера — для разговоров. Жену, оставленную с двумя детьми еще лет десять назад, он навещал пару раз в месяц, последней гетерой была секретарша, с которой он иногда ужинал после работы, а наложницей — Люська-манекенщица, посещаемая им два раза в неделю с пунктуальностью гестаповского офицера.
Неврюков считал, что уже не молод для брачных ночей. Поэтому любовные утехи, вместе со «здравствуй — до свиданья», занимали у него всего лишь два часа и кончались к девяти вечера. После этого он возвращался домой, пил виски перед телевизором и старался думать о приятном. В последнее время это ему удавалось. Затеянная комбинация, которая должна была отдать в руки исполнительному директору контрольный пакет акций, только начинала разворачиваться. Стать собственником «Транскросса» после того, как умер прежний хозяин — железная (хотя и вороватая) рука, было не сложно. А уж с такими ресурсами в кармане — и подавно. Если бы глупые компаньоны проведали, что он думает целыми рабочими днями не о проблемах фирмы, а исключительно о том, как стать ее единственным владельцам — челюсти у них бы отвисли. Но челюсти останутся на месте, ибо никто об этом не знает. А когда узнают, будет поздно.
И вообще, день был замечательный. Вот только одна мелкая неприятность. Такая мелкая, что вспоминать о ней не хотелось. Неврюков и не вспоминал. Тем более был вечер, когда о любых проблемах думать было противно.
Но и вечер не обошелся без неприятностей. Первой стал телефонный звонок. Неврюков не любил, когда его беспокоили в позднее время. Он не позволял набирать свой номер даже бывшей жене и Люське. И компаньоны знали об этом. Если же телефон все-таки звенел, значит проблема и вправду неотложная.
Звонил Денис. Он говорил громко и, как подобает всякому молодому человеку, немного неуклюже.
— Глеб Игоревич! Очень важное дело. Можно заехать?
Вопрос был задан таким тоном, что на него можно было ответить или согласием, или подробным разъяснением того, почему нельзя.
— В принципе можно, но вообще-то я…
— Очень хорошо. Я близко. Буду через пять минут. Неврюков устало растянулся в кресле. Вечер пропал. Компаньон, конечно, приедет через полчасика. Но это время не удастся просидеть расслабившись, с рюмочкой в руке: исполнительный директор «Транскросса» уже начал слегка волноваться, предвкушая разговор на неизвестную тему.