Прежде чем я усну
Шрифт:
— Я хочу быть там, — сказала я. — Хочу увидеть могилу моего сына.
— Крис, — запротестовал он. — Я не уверен….
Я осознала, что, не имея воспоминаний, непременно должна увидеть доказательства того, что он мертв. Иначе я всю жизнь буду надеяться, что это не так.
— Но я хочу этого. Мне это необходимо!
Я думала, что он мне откажет. Скажет, что это не самая лучшая идея и что я еще больше расстроюсь. И что мне тогда делать? Как заставить его?
Но нет. Бен сказал:
— Хорошо, поедем в выходные. Обещаю.
Я ощутила смесь облегчения и ужаса, и больше уже не могла ничего
Мы мыли посуду после ужина. Я стояла у раковины, окунала тарелки, которые он мне подавал, в горячую мыльную воду, тщательно их ополаскивала и возвращала ему, чтобы он их вытер, все это время стараясь избегать собственного отражения в оконном стекле. Заставляла себя думать о похоронах Адама: вот я стою на траве в пасмурный день, рядом со свежим холмиком вывороченной земли, и смотрю на гроб, подвешенный над ямой. Я пыталась вспомнить залп, одинокого горниста, который играл, пока мы — семья и друзья усопшего — едва слышно всхлипывали.
Но тщетно. Это было не так давно, тем не менее я ничего не видела. Я пыталась вспомнить, как я должна была себя чувствовать. Должно быть, в то утро я снова проснулась в неведении, что я мать; и Бену сначала пришлось убедить меня, что у меня есть сын, а потом — что сегодня мы будем его хоронить. Ощутила… нет, не ужас, оцепенение и недоверие. Как будто все происходило не на самом деле. Такой удар — это слишком для любого, и уж точно не всякий это выдержит, я вот — нет. Представила, как мне указывают, что надеть, выводят из дома и сажают в ожидающую машину, на заднее сиденье. Наверное, я спросила, кого хороним. Должно быть, чувствовала себя так, точно хоронят меня.
Я увидела отражение Бена в окне. Должно быть, ему пришлось справляться со всем этим, когда ему самому было труднее всего. Наверное, для всех нас было бы лучше, если бы меня не взяли на похороны. Похолодев, я подумала, что так оно, скорее всего, и было.
До сих пор не знаю, стоит ли ему рассказывать про доктора Нэша. У него снова сделался усталый, даже подавленный вид. Он улыбнулся только тогда, когда я, поймав его пристальный взгляд, улыбнулась ему. «Может быть, позже», — подумала я, но будет ли для этого лучшее время, я не знала. Мне оставалось лишь думать, что это из-за меня у него дурное настроение, из-за чего-то, что я сделала или не сделала. И я поняла, насколько важен для меня этот человек. Я не могла сказать, что люблю его, и сейчас не могу, но это ведь оттого, что я не знаю, что такое любовь. Несмотря на то, что мои воспоминания об Адаме смутны и нечетки, я чувствую, что люблю его, инстинктивно хочу отдать ему все, защитить, ощущаю, что он часть меня и без него моя жизнь неполна. Когда я вспоминаю мать, я тоже чувствую, что люблю ее, но это другая любовь, не безусловная, осторожная. Я не совсем ее понимаю. Но Бен? Я нахожу его привлекательным. Я ему доверяю — сколько бы он мне ни лгал, он делал это только ради меня, — но как я могу сказать, что люблю его, если все мои воспоминания о нем ограничиваются несколькими часами?
Так что я не знаю. Но мне хочется, чтобы он был счастлив, и в какой-то степени я понимаю, что его счастье зависит именно от меня. Я должна стараться, решила я. И держать себя в руках. С помощью этого дневника я смогу изменить к лучшему нашу жизнь. Нашу, а не только
Только я собралась спросить его, как он себя чувствует, как это случилось. Должно быть, я отпустила тарелку раньше, чем он успел ее подхватить. И она со звоном упала на пол — Бен выругался сквозь зубы — и разлетелась на сотню крошечных осколков.
— Ой, прости! — сказала я, но Бен, не глядя на меня, опустился на пол и вполголоса чертыхался. — Давай я сама, — сказала я, но он, не обращая внимания, принялся собирать крупные осколки в правую руку. — Прости, — повторила я. — Какая я растяпа!
Не знаю, чего я ждала. Наверное, ласковых слов и уверений, мол, ничего страшного, дорогая. Но вместо этого Бен сказал: «Твою мать!», выронил осколки и принялся сосать большой палец левой руки. На линолеум закапала кровь.
— Что случилось? — спросила я.
Он посмотрел на меня:
— Да ничего, ничего. Порезался. Твою же мать, а…
— Дай посмотреть.
— Да ничего страшного, — сказал он. И поднялся.
— Дай посмотреть, — повторила я. И потянулась за его рукой. — Сейчас перевяжу рану. Или пластырь наклею. Где у нас…
— Да не надо, черт тебя возьми, — воскликнул он, отталкивая мою руку. — Оставь меня, сам справлюсь. Ясно?
Я опешила. Порез явно был глубоким: кровь сочилась через край и тонкой струйкой бежала по запястью. Я не знала, что делать и что говорить. Нет, он не кричал на меня — и в то же самое время не пытался скрыть раздражения. Мы смотрели друг на друга, балансируя на грани ссоры, так и не решаясь ее начать, ожидая, кто из нас заговорит первым, не осознавая толком, что случилось и насколько это серьезно.
Первой не выдержала я.
— Прости, — сказала я, хотя внутри противилась этому.
Его лицо просветлело.
— Да ничего. Это ты прости. — Он помолчал. — Просто я сорвался. Трудный был день.
Я оторвала кусок от рулона бумажных полотенец и протянула ему.
— На, промокни палец.
Он взял.
— Спасибо, — сказал он, вытирая кровь с пальцев и запястья. — Пойду наверх, приму душ, — наклонившись, он поцеловал меня. — Хорошо?
Повернулся и вышел из комнаты.
Я услышала, как закрылась дверь ванной комнаты и открылся кран. Заработал бойлер. Собрав крупные осколки тарелки, я завернула их в бумагу и отправила в мусорное ведро, потом подмела мелкие и вытерла кровь. После чего отправилась в гостиную.
Там, едва слышный в сумке, звонил телефон-раскладушка. Я взяла его. Это был доктор Нэш.
Телевизор еще работал. У себя над головой я услышала скрип половиц — Бен ходил из комнаты в комнату. Мне не хотелось, чтобы он слышал, как я разговариваю по телефону, о наличии которого он даже не подозревает. Я прошептала: «Алло».
— Кристин, — раздался голос. — Это я, Эд. Доктор Нэш. Можете говорить?
Если днем голос у него был спокойный, то теперь в нем звучала настойчивость. Я испугалась.
— Да, — ответила я, стараясь говорить еще тише. — Что случилось?
— Слушайте, — сказал он. — Вы уже говорили с Беном?
— Ну да, — сказала я. — Кое-что сказала. Что-то не так?
— Вы рассказали ему про свой дневник? Про меня? Пригласили поехать с нами в Вэринг-Хаус?