Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая. Россия. Наши дни. III
Шрифт:
По два-два-восемь – бывший мент,
Где нет решеток на окне,
С тобой и радостней вдвойне.
И ангел шепчет тихо мне:
“Проснись, ты гонишь: ты в тюрьме”».
Дверь камеры снова открылась, и охранник по одному вызывал их на дактилоскопию и медицинские процедуры. Григорий пошел первым – он никогда не любил ждать, догонять и стоять в очереди.
В медицинском кабинете было светло и прохладно. За столом сидел доктор в белом халате и оформлял необходимые документы для регистрации новых «клиентов» тюрьмы. Врач попросил Гришу раздеться до пояса и пройти к весам. После взвешивания и измерения роста взял кровь, расспросил про хронические заболевания, татуировки, шрамы, осмотрел тело на наличие синяков и ссадин и разрешил одеться. После этого за вторым столом старший сержант снял у Тополева отпечатки пальцев, густо намазав его руки черной краской. На этом процедура оформления нового заключенного завершилась.
Перед выходом из медчасти Григорий спросил у майора, который, видимо, был главным:
– Скажите, пожалуйста, а как бы мне попасть в камеру 288? У меня там знакомые сидят.
Ответа не последовало. Майор осмотрел просителя с ног до головы, при этом ни один мускул на его лице даже не дернулся.
Ближе к часу ночи всех вызвали за машками – так обозвал скрутки с постельным бельем и полотенцами выводной дежурный офицер. Там же всем выдали набор мыльно-рыльных принадлежностей: мыло, туалетную бумагу, зубную пасту и щетку, одноразовую бритву, а также алюминиевую кружку и ложку. Навьючившись этим скарбом, в сопровождении двух охранников колонна двинулась во внутренний двор бутырского тюремного замка. Пройдя мимо православного храма по чистым ухоженным дорожкам, заключенные подошли ко входу в карантинное отделение и штрафной изолятор, о чем уведомляла табличка справа от двери. Зайдя внутрь, новенькие поступили под ответственность офицеров данного отделения, которые незамедлительно потребовали оставить все вещи на полу, раздеться догола и пройти в банный отсек. С собой разрешили взять мыло, полотенце и бритву.
Баней называлась комната с пятью душевыми лейками, плиточным полом и стенами. Старые металлические трубы с полопавшейся краской обвивали помещение, как плющ – дома в южных городах. Вода шла плохо и была то горячей, то холодной. Баню моментально окутал густой пар, и стало намного теплее. Большего удовольствия Григорий не испытывал вот уже пару дней. Фыркая и приговаривая, арестанты резвились под струями воды, мылись, стирались и брились. Но счастье быстротечно, и минут через десять охранники потребовали освободить помещение, приступив к размещению вновь поступившего контингента по карантинным камерам.
Гриша попал в хату – так назвали камеру сотрудники ФСИН – № 50 с Магомедом Топлеевым и узбеком, который, видимо, уже сидел, потому что знал тюремные правила про дальняк, дубок 19 и посуду. Он немедля донес эти неписаные, но очень важные тюремные законы, а именно: когда кто-то ест за дубком, то на дальняк 20 ходить нельзя; перед едой обязательно мыть руки – с грязными руками за дубок садиться нельзя; посуду мыть обязательно с мылом после еды и только свою. Все, что лежит на дубке, является общим, то есть для общего пользования. Правила были простыми и абсолютно приемлемыми, связанными с гигиеной и обычным человеческим поведением. Свинство и грязь в тюрьме не только не уважали, но сильно порицали.
19
Стол с приваренными скамейками.
20
Туалет.
Еще одним сокамерником Гриши стал парень со статьей 131: изнасиловал свою невесту – по версии будущей тещи. Они жили вместе на съемной квартире. Он работал прорабом в строительной компании. Теща пригласила его после работы к метро, чтобы помириться после последней ссоры, – там его сотрудники полиции и приняли. Невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, ее новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления любимого от наказания.
Еще в камере наркоман со статьей 228 часть вторая. Его взяли во время приобретения наркотиков у метро. Всего пять человек на семь шконок.
Камера была довольно просторной, квадратной формы, с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон – решетки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными – отопительный сезон еще не наступил. Дальняк с чистым белым унитазом отделен от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. Дубок новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал телевизором, стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приемника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решеткой располагался громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора», и, как пояснил узбек, это все из общего, специально собираемого заключенными для карантина.
Разложили машки, расстелили постельное белье на выбранные кровати, под матрасы положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере монотонно стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.
В девять утра всех разбудила проверка. Вошел дежурный офицер, скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъем по распорядку – в шесть утра и что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас всем надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в хаты.
Узбек сказал, что, раз сегодня суббота, то до понедельника все будут на карантине. Оказалось, что в половине седьмого утра приносили завтрак, но, так как все спали, за едой никто к двери не подошел. Улеглись обратно на заправленные кровати. Кто-то спал дальше, кто-то просто лежал и смотрел в потолок. Магомед встал на колени на своей шконке и начал молиться. По очереди заходили в туалет, умывались в мойке рядом с «телевизором» и к двенадцати часам собрались за дубком. В это время как раз принесли обед: суп из кислой капусты, макароны с сосисками и компот. Очень вкусно и много. С удовольствием поев и попив чай, начали общаться. Магомед рассказывал об истории ислама, религии и Коране.
Открылась дверь, и на пороге возникли очень хмурый майор, явно после большого перепоя, и выводной. Назвали фамилию Тополева и приказали выходить на продол 21 с вещами. Из других камер также вызывали по одному-два человека.
– Распределение, – сказал телефонный мошенник Дима, вышедший из соседней камеры.
Всех построили в шеренгу по одному, и сотрудник следственного изолятора снова зачитал небольшой список из нескольких фамилий, в том числе – и Тополева.
21
На тюремном жаргоне коридор.
– Кого назвал – все за мной! – скомандовал майор.
Долго шли по коридорам, поднимались по лестницам, хлопали локалками —решетчатыми дверьми, разделяющими коридор на разные отделения. Наконец, вошли в большое помещение, напоминающее ГУМ. Гриша увидел высокий сводчатый зал с множеством железных дверей, расположенных с первого по третий этаж, по правую и левую сторону. Посередине зала – металлическая ажурная лестница, ведущая на площадки второго и третьего этажей. Между этажами натянута тонкая сетка-рабица, чтобы никому не приходило в голову броситься вниз головой. Двери камер расположены так близко друг к другу, что напоминают ласточкины гнезда в высоком песчаном карьере на берегу реки.