Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая. Россия. Наши дни. III
Шрифт:
– Надо сказать жене, чтобы она тебе хорошего адвоката нашла, раз ты вину не признаешь. Поскольку бороться из тюрьмы практически невозможно – это задача для дорогого адвоката, – снова влез с советом Валера. – Иваныч, у тебя еще есть вопросы к Александру? – посмотрев на товарища, спросил Чурбанов и, дождавшись отрицательного покачивания головы, начал говорить о себе. – У меня вообще удивительная история: я до сих пор не понимаю, за что меня посадили. В моем уголовном деле написано, что в неустановленном месте и в неустановленное время потерпевший передал мне деньги, после чего пошел и написал заявление в полицию, что я обманом выманил у него денежные средства неизвестно за что. На самом деле, потерпевший – это мой приятель, которому я одолжил крупную сумму. И вместо того, чтобы возвращать долг, он решил меня посадить! Без доказательств, без видео- или аудиозаписей наших разговоров и контактов, только на основании его показаний – вот это реальный беспредел!
Валера очень любил поговорить. Он рассказывал, что у него жена и шестеро детей, большой дом на Рублево-Успенском шоссе. Сам он из Сочи, был офицером-подводником и служил в Гаджиево. Его мама в советское время была директором сочинского магазина «Березка», поэтому он знает всю сочинскую мафию. До недавних пор работал в руководстве Новороссийского порта и именно там встречался в 2004 году с Гришей Тополевым, когда тот приезжал договариваться о загрузке танкеров зерном. Он очень хорошо помнит эту встречу, хотя Григорий признался, что Валера совсем не отложился у него в памяти. Это никак не помешало Чурбанову дополнить свой красочный рассказ подробностями той встречи, описанием ненужных деталей и, главное, вспомнить, что еще тогда Гриша ему очень понравился как человек и успешный бизнесмен.
Эту тираду с трудом прервал Владимир Иванович, почувствовав, что еще немного – и от Валеры можно будет услышать признания в любви и вечной преданности Григорию, как было почти полгода назад с ним самим, когда Чурбанов только заселился в камеру и узнал, что они оба в армии бороздили моря и океаны на подводных лодках, только в разное время и разных концах земного шара.
– Расскажу коротенько о себе перед тем, как перейти к инструктажу по технике безопасности пребывания в камере два-восемь-восемь, – улыбнувшись приятно и очень располагающе к откровенности, начал повествование Иваныч. – Я сам из Омска. Переехал в Москву лет пять назад. Открыл микрофинансовую компанию. Бизнес шел очень хорошо. Я даже не ожидал, что за такое короткое время обрасту огромным количеством клиентов – как кредиторов, так и заемщиков, причем без помощи рекламы. Через несколько лет я настолько устал от работы, да и возраст не тот, чтобы крутиться, как молодому, что принял решение передать бразды правления своему заместителю Мише-армянину. Он, кстати, сейчас сидит в камере прямо над нами. Назначил его генеральным директором, а сам уехал с молодой женой в Омск. Тот начал вести широкую рекламную кампанию, привлек еще больше клиентов и стал очень заметным для правоохранительных органов. И они, органы, не заставили себя долго ждать. Пришли сначала по-хорошему, за малой долей: попросили, вежливо так, двадцать пять процентов от прибыли. Этот дурачок Миша отказал им и даже со мной не посоветовался – так поверил в себя, что решил самостоятельно все вопросы решать. Ну, естественно, родились заявления от недовольных клиентов о мошенничестве, и этого новоявленного «решалу» закрыли. Ему бы молчать, как рыба об лед, но он ведь умнее всех бакинских комиссаров! Дал показания на меня, думая, что после этого его отпустят… Ан нет, не отпустили – наоборот: теперь у нас группа лиц в лучшем случае, а в худшем вообще организованное преступное сообщество пришить могут. А это сразу пятнашка… Короче, меня объявили в розыск. И я ни сном ни духом пару месяцев хожу в розыске, ничего не подозревая! Приезжаю в аэропорт в Омске, где меня прямо в самолете и задерживают. Привозят на Бутырку – и сразу на воровской продол: это специальный блок на первом этаже, где селят воров и тех, кого надо сломать. Там отдельная охрана с собаками, видеонаблюдение в камерах круглые сутки и, естественно, ничего – ни телевизора, ни холодильника, холодная как лед вода из крана, грибок по стенам от холода и сырости. В общем, просидел я в таких условиях больше месяца, а тут меня к себе опер наш – ну, который нас сейчас курирует, – вызывает и предлагает переселиться в БС за два с половиной миллиона рублей. Мы поторговались, он скинул до полутора, и вот я тут с февраля – восемь месяцев обитаю в тепле и с налаженным бытом. Жду объебона 31 . С делом меня уже ознакомили, так что остался только суд, этап и лагерь.
31
Обвинительное заключение прокуратуры.
– Владимир Иванович, и какой срок, вы думаете, вам дадут? – поинтересовался чересчур любознательный Гриша.
– В суде я буду бороться за пять-шесть лет, меня это вполне устроит. По нашей с вами статье срок лишения свободы – от нуля до десяти лет, но если есть дополнительные эпизоды, то он может быть увеличен максимум до пятнадцати. Впрочем, такого на моей памяти никогда не было, максимум двенадцать давали.
– Вот Моте Жмурину наверняка по полной программе влепят – показательно! – вклинился в разговор улыбающийся Валера. – Как подумаешь, что человек уже больше четырех лет сидит в малюсенькой камере и конца и края нет его мучениям, свои проблемы сразу кажутся такими ерундовыми!
– Ладно, Папа 32 ему судья! – прервал Валерино лирическое отступление Иваныч. – Перейдем к ликбезу по внутреннему укладу и распорядку. На дальняк ходить нельзя, пока хоть кто-нибудь сидит за дубком и ест. Когда идешь по-большому, обязательно включать вентилятор над дверью, чтобы не было запаха. В трусах за дубок не садиться. Убираемся по очереди парами: я с Валерой сегодня, Гриша с Сашей – завтра. Все, что есть в камере, – общее, то есть на продукты, запреты, утварь скидываемся вместе и пользуемся тоже. Телефон достаем только после восьми вечера, когда вероятность шмона минимальная. Дорогу не держим – только по запросу. Утренняя проверка в десять, вечерняя – в пять, прогулка – каждый день с семи до восьми утра. Каждый день даем выводному пачку сигарет «Парламент»: за это он нас ведет в большой, а не в маленький дворик гулять. Вопросы есть?
32
Так в местах лишения свободы частенько называют президента Путина В.В.
– Что значит, «дорогу не держим»? – дождавшись паузы, поинтересовался Гриша.
– Все камеры обязаны держать дорогу – так называют тюремную связь. Между окнами камер натягиваются канаты, и по ним передаются малявы 33 , бандюки 34 и прогоны 35 . Нам официально Русланом, смотрящим за БС, разрешено дорогу не держать. Если в нашу камеру надо что-то передать, нам стучат из верхней камеры, мы открываем окно и ловим от них коня 36 с содержимым. Если нам вдруг понадобится что-то отправить куда-нибудь по тюрьме, то мы достукиваемся в потолок до верхней камеры и кричим в окно: «Спусти коня!» Ловим канат, привязываем то, что надо отправить, прикрепляем сопровод – адрес получателя, например, «хата два-девять-четыре, Руслану», дергаем три раза – и все: груз пошел. Потерять груз по дороге – это залет, могут предъявить по полной программе, поэтому в каждой хате есть дорожники, которые следят за дорогой, фиксируют в тачковке – специальной тетрадке – все передвижения грузов, прошедших через их руки, чтобы можно было легко найти, на какой хате произошел обрыв дороги. Дорога – это кровеносная система тюрьмы. По ней идут и телефоны, и наркота, и спиртное – все, что может заинтересовать сидельца, поэтому дорожник – очень уважаемая специальность в местах лишения свободы. Он освобождается от всех обязанностей по хате, не скидывается на общак. Более того, его все кормят на халяву: отказать дорожнику считается залетом – спросят по полной. А у нас хата возрастная, нам в эти блатные игры влезать не надо, поэтому нам позволено жить без воровской романтики.
33
Записки, письма.
34
Посылки.
35
Информационные письма.
36
Временная дорога – канат небольшой длины.
– Вот вы всё говорите «спросят по полной», «могут спросить». А что это значит? – спросил наконец-таки включившийся в разговор Саша.
– Дай я объясню! – вылезая на первый план и оборвав на полуслове Иваныча, заговорил уставший от молчания Валера. – Тюрьма – это воровской мир! И тут все законы воровские. Живут по понятиям, воровскому укладу и традициям. Видели на сборке внизу надписи на стенах «АУЕ! Жизнь ворам!»?
Ткаченко и Тополев дружно кивнули, а Валера, сделав многозначительную паузу, продолжил:
– Так вот, АУЕ – это «арестантский уклад един». Закон воров. Ну и, естественно, за соблюдением этого закона воры следят, а делают они это через своих доверенных лиц – положенцев, а те, в свою очередь, – через смотрящих за корпусами, продолами и хатами. Огромная вертикальная иерархия с ворами на вершине пирамиды! Их слово – последнее. Сказал вор, что ты не прав и должен заплатить столько-то денег, значит, вынь да положь всю сумму на стол, иначе прирежут или покалечат, а еще хуже – в обиженку 37 загонят. В общем, решение вора лучше выполнять или оспаривать у другого вора. Тут как на свободе: апелляция, кассация и Верховный суд – только решения жестче и контроль за выполнением болезненнее.
37
Низшая тюремная каста.
– А что такое «обиженка»? – продолжал с большим интересом расспрашивать Александр.
– Это низшее тюремное сословие, куда попадают все наказанные членом или изначально нетрадиционной половой ориентации. В обиженку также можно попасть, если за руку поздоровался с другим обиженным или поел с ним из одной тарелки, попил из одной кружки – в общем, имел непосредственный контакт. А еще в последнее время в обиженку загоняют особо разговорчивых дурачков, которые рассказывают, что лизали у женщины. Поэтому если вдруг вас кто-нибудь начнет расспрашивать о сексуальных пристрастиях или подвигах, лучше всего спрыгивать с таких разговоров короткой фразой «Это мое личное, личное обсуждать не хочу». За личное даже вор не может спросить!
– И что обиженные делают в тюрьме? И как их распознать? – не отставал Саша.
– Они убираются, моют дальняки, делают самую тяжелую работу, сексуально ублажают других заключенных и некоторых мусоров – любителей этого дела. В общих хатах лежат у туалета на полу – кровати им не положено, как и матраса с подушкой. Обычно они живут в отдельных камерах. Например, прямо под нами такая хата – два-ноль-один. Недавно туда перевели Веронику и Жасмин, в действительности они Миша и Остап – трансформеры. С ними даже дорогу держать нельзя! Все ждем, кого к ним третьим подселят. А мусора подселить к ним могут тех, кто плохо себя ведет, не слушается или по просьбе оперов и следователя, ведущего твое дело, – в назидание за отказ от сотрудничества, чтобы опустить. Но сейчас это большая редкость. Сейчас для этого используют пресс-хаты 38 , где тебя не только изобьют до полусмерти, но и снасильничают.
38
Тюремная камера с отморозками.