Презумпция виновности
Шрифт:
Желябин очень удивился, когда Кряжин, снова усевшись в кресло, продолжил с ним разговор, но уже без этих заносчивых ноток. Он разговаривал с ним на равных, что не могло не заставить Желябина оттаять, но никак не изменить своего мнения. Кряжин же, дослушав холмского сыщика, качнул головой, убедился, что в этой части тот закончил, и – не перебил, а мягко, вкрадчиво проговорил:
– Я вам более того скажу, коллега. Пыль в квартире не трехнедельная, а двухмесячная. И в квартире этой до сегодняшнего дня Головацкий не появлялся никогда. А потому вы, конечно, правы. Профессор не рассматривал квартиру в том качестве,
Немало удивления у присутствующих вызвала эта короткая речь, но каждый сделал вид, что не услышал ничего необычного. Воспользовавшись тем, что Кряжин перебрасывался взглядами с Сидельниковым из МУРа, Желябин продолжил:
– Убивали Головацкого, по-видимому, кухонным ножом, а пальцы ломали медным канделябром. Из этого следует, что убивал не профессионал, и в графу «сомнения» можно смело заносить версию о заказном характере убийства.
– Я вам больше скажу, Кирилл Сергеевич… – перебил Кряжин. – Зачем здесь эта дама? – Последнее относилось уже не к майору – в дверях комнаты появилась старушка с испуганными глазами и руками, сложенными на груди, как для погребения. – Кто вы, бабушка?
– Меня милиция пригласила, – сообщила она.
Бабушку проводили на кухню, Кряжин попросил Мацукова предложить ей чаю. Желябин пошевелил плечами – такой стиль общения со свидетелями в Холмске в ходу не был. Действия советника Генпрокуратуры были похожи на те, которые совершает парикмахер, предлагая клиенту полистать журналы, пока он закончит с клиентом предыдущим.
– Так вот, – продолжил советник, – я вам больше скажу. Головацкого вообще никто не собирался убивать. Испуг убийцы при виде получившегося итога был настолько силен, что он, закончив с горлом профессора, не ушел, унося орудие убийства с собой, чтобы выбросить, а вернулся на кухню, вымыл его и поставил в стойку для ножей. Все должно было закончиться только пытками, однако произошло нечто, что заставило напавшего причинить профессору смерть. Сколько у потерпевшего сломано пальцев?
– Шесть, – сказал Желябин.
– Это говорит о том, что перед тем, как умереть, профессор шесть раз подряд отказался отвечать на какой-то вопрос. Когда отказался в седьмой, его убили и, как я думаю, в результате нервного срыва. Преступников было как минимум двое. Кто-то ходил по квартире, искал предметы, а кто-то держал жертву…
– Профессор был пьян, его не нужно было держать, – возразил из кухни Мацуков. Оказывается, он успевал и протокол писать, и вникать в суть происходящего в комнате.
– Если бы он был пьян настолько, что его не нужно было держать, то вряд ли ему задавали бы вопросы и требовали на них ответы.
– Возможно, работали психи, – отвлекшись от протокола, Мацуков вошел в комнату.
– Не видел ни одного психа, который побрезговал бы деньгами из бумажника жертвы и кольцом, которое, по моим прикидкам, стоит никак не менее пятидесяти тысяч.
Кряжин провел рукой по подбородку, отчего раздался звук, похожий на скрип десятка почтовых перьев по бумаге, и улыбнулся. Улыбнулся впервые за все утро:
– Версия с заказным убийством, по-вашему, отпадает. Хулиганство и психические отклонения преступников тоже. Мотив ограбления приказал долго жить, а в квартире не распивали спиртное, что отрицает предположение о бытовом характере убийства. Что же, по-вашему, остается, коллеги?
– Самоубийство, –
– У меня есть предположение, – твердо, но тихо заявил Желябин. – Я провел небольшие статистические исследования. – Сказав это, он смутился. – Просмотрел сводки по стране за последний год. И пришел к неожиданному открытию. С марта прошлого года и на январь текущего в стране было убито двенадцать человек, которые по характеру своей профессиональной деятельности относились к научной сфере. Занимались исследованиями в практической области, разработкой программ, теоретическими выкладками.
– И? – Кряжин наклонил голову, ожидая итогового заявления.
– Я считаю, что убийства всех научных деятелей связаны одним мотивом.
Мерзавец Кряжин, вместо того чтобы сразу поддержать или опровергнуть, смотрел на него своими ясными глазами и молчал, заставляя договаривать до конца!..
– Я считаю, что ведется… отстрел научных деятелей страны. Дана лицензия на добычу жизней русских ученых! Кому-то, значит, это нужно.
Кряжин нашел в пачке сигарету и закурил, а Желябин добавил:
– У меня есть данные по всем двенадцати ученым, убитым в различных регионах России.
Советник буркнул: «У меня тоже есть», дотянулся до своей папки, расстегнул ее со звуком, при котором старушка на кухне замолчала, и вынул несколько смятых листков.
– Вы напрасно думаете, Кирилл Сергеевич, что подобную статистику не ведет следователь Генеральной прокуратуры. Давайте вместе послушаем, что у меня получилось… – Разложив на коленях листы, Кряжин дотянулся до торшера, стоящего за креслом, и потянул за шнур. На улице было светло, свет люстры создавал дополнительное освещение, и теперь в комнате не было участка, который не оказался бы освещен со всех сторон. – Итак, господин Желябин… За истекший год было убито: деятелей науки – тринадцать человек, – вы пропустили, видимо, академика Власова, которого застрелили из обреза семь дней назад;
…деятелей шоу-бизнеса, – листок на коленях сменился другим, – четырнадцать;
…морского пароходства, – снова это мерзкое шуршание, – шестнадцать. Таким образом, руководствуясь вашим принципом размышления, можно смело заявлять о том, что кто-то решил извести наш морской флот. У меня подборки еще по нескольким категориям лиц.
Желябин покусал губу и занялся своими ладонями. Со стороны могло показаться, что они все в занозах.
– Но вы не виновны в своей ошибке, – примиряюще сказал советник из Москвы. – Проблема в том, что я занимаюсь убийством Головацкого два месяца, а вы всего несколько часов. И эти листы, – Кряжин показал глазами на свои колени, – появились как раз в первые сутки моего расследования.
Начальник «убойного» отдела вяло поморгал и забыл о занозах. Его взгляд был обращен в сторону следователя, который с явной усталостью вытягивал из сигареты дым. Перед Желябиным лежало недавно остывшее тело профессора Головацкого, и он никак не мог соотнести этот факт с только что сделанным заявлением Кряжина.
– Как… два мес… Я не… – Вытерев пальцами кончики губ, майор окончательно расслабился: – Он же сегодня умер. – И показал на горло Головацкого.
Не докурив сигареты и до середины, советник потыкал ею в пепельнице и уложил листы в папку.