Презумпция виновности
Шрифт:
– Я хотел бы знать, почему при росте в сто семьдесят – сто семьдесят три сантиметра господин Головацкий носил ботинки сорок четвертого размера. И почему в два часа тридцать четыре минуты он совершил какую-то покупку, потом умер в течение двадцати шести минут, а его обувь чиста и суха. На улице, пардон муа, сыровато…
Желябин оторвался от разглядывания собственной авторучки и поднял глаза на опера. Только сейчас он мог констатировать, что совершенно не обратил внимания на вид обуви профессора. За него это сделал воспитанный Уэллсом Георгиев.
– Ты уверен, что не ошибаешься?
Этот вопрос можно было рассматривать как посыл к обеим частям наблюдения, поэтому Влад тут же покачал головой.
– Сорок
– Молодец, – нараспев похвалил Кирилл. И тут же, в третий раз: – Мне нужна кассовая машина.
Проводив взглядом Георгиева, Кирилл встал из-за стола и подошел к окну.
В Москве, в подъезде, забили металлическими прутами профессора математики. В Москве, в квартире, прирезали ученого, преподавателя Бауманского университета. В Питере, на аллее, убили и ограбили физика-«ядерщика». Унесли портфель с лекциями из института. В Твери, в собственной квартире, опять же зарезали и, по версии родных и близких, ничего не взяли из вещей ведущего специалиста по химическим технологиям. Это в течение одного 2004 года.
А еще Желябин слышал… Слышал, поэтому не готов сей факт констатировать, что в Новосибирске трое молодцев напали на профессора, ректора одного из университетов, отобрали портфель, в котором на тот момент находились контрольные работы, взятые ученым домой для проверки, и сотовый телефон. Врезали по голове обрезком трубы и скрылись. Говорят, профессора спасла ондатровая шапка.
Желябин вынул из кармана пиджака платок и вытер переносицу.
Двадцать девятого января в снимаемой квартире перерезают горло талантливому и еще молодому доктору наук в области прикладной математики. Только теперь уже не в федеральном центре, а в подмосковном Холмске.
Не пора ли эти на первый взгляд стихийно совершаемые грабежи, хулиганские нападения, разбои и убийства объединить в одно пухлое дельце? Наверное, не пора. Если бы было пора, то давно бы на сей счет поступила команда сверху. Здесь все делается сверху, то есть через иное место. С древних веков повелось, что пирамиды, башни, столпы и прочее, монументальное и основательное, начинают строиться обязательно снизу. Закон гравитации таков, что, пока снизу не подложишь, наверх не попадешь. И только здесь и сейчас, наплевав на Эйнштейна и Ньютона, все начинает строиться только тогда, когда что-то сформировалось наверху. А потому вся эта муть с течением времени рушится, как подгнившая баня, но спустя время, вторично наплевав уже не только на Ньютона, но и на собственный опыт, строительство опять начинается сверху. Сказали – объединяй дела, и прокурорский следователь объединяет. Сказали – разъединяй, он разъединит. Не сказали, а он что-то из упомянутого совершил – поставят на вид. Причем раком и со спущенными штанами. Чтобы другим неповадно было. А потому следователи прокурорские, будь они хоть районные, а хоть и из Генпрокуратуры, сначала десять раз все перемеряют, все указания свыше выслушают, а уже потом начинают принюхиваться.
Как же – не лапать ничего руками! Да если он, Желябин, при том условии, что сюда едет «важняк» из Москвы, ничего лапать не станет, то это убийство снова окажется под контролем московских надзирателей! То есть – нераскрытым и относящимся к разряду «перспективных».
Теперь только идиоту может быть непонятно, что в России идет массовый падеж интеллектуалов, по велению разума которых крутится наука. Причем падеж возникает не по причине специфического вируса, поражающего лишь обогащенные знанием умы, а путем физического устранения. Что может нести из университета в портфеле престарелый мужик в ондатровой шапке? Банковские упаковки валюты? Золото в изделиях? Зачем бить его по голове и, не ковыряясь в карманах жертвы, забирать его
Все это могло прозвучать в качестве одной из фантастических версий Георгиева, спроси сейчас Желябин про его догадки. Но Влад, сказав об этом, поутихнет и осторожно посмотрит на Кирилла, словно интересуясь – сейчас он ему врежет, чтобы дурь из головы выбить, или попозже. Но Желябин никогда не бил, хотя для короткого нокдауна порой хватало одного его взгляда.
Одних ученых кто-то сажает, других кто-то убивает… Скоро «богатство российское», то, что «прирастать будет Сибирью», начнут осваивать одни лоботрясы с незаконченным средним образованием.
Решительно взъерошив на голове короткую стрижку, Кирилл вздохнул и вернулся к столу. Какие бы тенденции в убийствах и ограблениях ученых мужей ни просматривались, ему на данный момент нужно раскрыть только одно. Нельзя сказать, что начало этой работы он рассматривал с точки зрения розыска убийц по одному обычному преступлению, так как для этого нужно быть полностью атрофированным к воспоминаниям человеком, однако никакого особого предпочтения этому случаю по отношению к другим не отдавал. В городе совершено дерзкое преступление – убийство с особой жестокостью. А майор точно знал, что просто так убивать в его городе не позволено никому. Да и не просто так – тоже. Убивать – это вообще плохо. Не по-человечески это.
Раздумывая, он вышел из кабинета, запер дверь и стал спускаться по лестнице. Через две минуты он оказался снова в дежурной части. Дежурный капитан сменился, и сейчас его место занимал совершенно не расположенный к острым респираторным заболеваниям тучный майор.
Попыхивая сигаретой, Кирилл наклонился над его плечом и стал рассматривать книгу учета происшествий.
– Да нет для тебя ничего нового, – поморщился дежурный, недовольный обстановкой внутри.
Неподалеку от него развязного вида дама с грудным ребенком на руках громко втолковывала молоденькой инспекторше по делам несовершеннолетних: «Скотина он! Скотина бесшабашная! На него исполнительный на прошлой работе лежит, а он, сволочь, уволился и денег не плотит!»
– Зачем же было его дюралевой шваброй по голове бить? – спокойно реагировала привыкшая к подобным инцидентам инспектор. – Он же подарки ребенку принес…
– Пода-а-арки?!! – вопила дама. – Он, гад, трехмесячной дочке игрушку «За рулем» и лыжи принес! Сразу видно – не новые, украл где-то!.. Это он на что намекает, что я теперь алиментов не получу, пока снег не сойдет?!
Не найдя для себя ничего интересного, Кирилл развернулся, вышел из «дежурки» и тут же нос к носу столкнулся с крепким парнем.
Решив не бередить разволновавшиеся нервы дежурного, Желябин вынул из зубов сигарету и бросил:
– Что вы хотели? Вам кто нужен?
Если товарищ заблудился, если ему нужно не в милицию, а в суд, если произойдет и другая накладка, то дежурный будет Кириллу должен.
– Я… – Парень, не ожидавший такого натиска, подвигал крутыми плечами. – Я сообщение хотел сделать.
Глава третья
Санька не трогал кейс до самого обеда. Ходил по квартире туда-обратно, то с тарелками, то в туалет, то мусор вынести, однако к чемоданчику не подходил. Он сам не знал почему, но этого кейса он боялся. Скорее, не по той причине, что в нем находилось что-то, что могло ему угрожать, а потому, что между чемоданчиком и жестоко замученным и затем убитым человеком имелась какая-то связь. Пикулину казалось – щелкни он сейчас замками, и все в его судьбе изменится в недобрую сторону.