Презумпция виновности
Шрифт:
Его тревога усилилась, когда он услышал смех в третий раз, но было очевидно, что он не мог исходить ни от одного из тех, кто, раздвигая руками белую порошу, сосредоточенно искал нужную Кряжину вещицу. Они не только не смеялись, они не слышали ничего, кроме шороха и скрипа под своими руками.
Кряжин бросил взгляд на пару серых, застывших на пригорке. Уж не они ли хохочут над его глупостью? Сейчас один из них, чувствуя приятную металлическую тяжесть в желудке, ухмыляется и ждет, когда обескураженный следователь уберется прочь и можно будет спокойно доесть свой обед.
Что,
Выпрямившись, советник провел холодной кожей перчаток по лбу, наклонился, зачерпнул снег.
И когда он, уже стряхивая с лица мокрые комья снега, собирался продолжить поиски, он услышал смех в четвертый раз. Но теперь, готовый к нему и ожидавший его, Кряжин среагировал уверенно и решительно.
Падая на спину, он выхватил из кармана пистолет и выбросил руки над собой, снимая оружие с предохранителя.
– Ломом… Ломом подметает!.. – Заметив реакцию на свой смех, человек указывал на Ермолаича, ходящего по кругу и водящего по снегу своей палкой. – Он ломом подметает!
Два затвора «макарова» сработали, как одновременно взводимые одним движением курки двустволки.
– Черт меня подери… – только и смог вымолвить Желябин.
– Руки, руки мне покажи! – кричал Сидельников. – Руки, сволочь!..
На верхушке осины, над самым районом поисков, развернутых следователем Генпрокуратуры, сидел человек. Поджав под себя полы черного короткого пальто, он трясся от смеха, показывал пальцем на Ермолаича, и веселью его, казалось, не будет предела.
За годы работы Кряжин научился отличать сумасшествие мнимое от истинного без участия специалистов высшей категории Центра судебной психиатрии имени Сербского. Понаблюдав за поведением человека всего минуту, он мог с уверенностью сказать, имеет он дело с помешанным или с тем, кто старается быть похожим на него.
И сейчас советник мог уверенно заявить, что сидящий на дереве человек – сумасшедший.
Глава тринадцатая
Он оказался среднего роста, лет около сорока на вид, с короткой прической с явными признаками седины. Эти щетинки белесого цвета, редкие, как штучные волоски на старой норке, виднелись по всему массиву довольно густой прически. Безумный взгляд и слюна в уголках губ свидетельствовали, что этот человек либо родился невменяемым, либо пережил недавно нечто, что и свело его с ума. Но первое менее резонно, потому что безмозглый идиот, коим сейчас виделся снятый с дерева мужчина, сидеть за рулем «Мерседеса» никак не мог.
А за рулем сидел именно он. Об этом свидетельствовали документы: водительское удостоверение и свидетельство о регистрации автомобиля, изъятые из его кармана, и дисконтная карта постоянного клиента «Mercedes-Benz»-клуба.
Пальто его в районе правого кармана было разорвано так, словно кто-то взял дорогой кашемир в щепоть и резко дернул на себя. Но масляные пятна внутри подкладки и ожог, оставшийся на материи внутри, прямо указывали на то, что через нее велся огонь. И не снаружи, а изнутри. И теперь, когда советник осмотрел одежду сумасшедшего, он мог почти без ошибки сказать, кто убил коллегу Желябина на КПП.
«Вальтер» без единого патрона в магазине и с затвором, откинутым назад, нашли неподалеку. Отстреливался человек в пальто до последнего патрона, а когда пришлось выбирать между своей жизнью и спасением товарища, выбрал, конечно, первое. Но, избежав смерти, он не смог избежать ее видения, и Кряжин был уверен в том, что мужчина двинулся рассудком не от боли за друга, а от навязчивой мысли о… Он сидел на дереве и видел, что могло быть с ним, окажись он менее проворным.
– Кажется, спрашивать тебя о контейнере бессмысленно, верно? – с ожесточением в голосе бросил советник. – И что нам теперь делать? – Это было обращено уже к операм. – Контейнер может находиться здесь, а может его здесь и не быть. Что прикажете делать, я вас спрашиваю?
Никто не хотел отвечать. Ситуация и без того казалась безвыходной.
Небо начинало хмуриться. До полной темноты оставалось около полутора часов, однако за это время нужно было еще успеть доехать до Гурьянова. Что и было сделано. Машины, пятясь задним ходом и натужно урча от перегрева, вползли в село за полчаса до полных сумерек.
Кривясь от усталости, Сидельников выбрался из салона «Волги» и оперся на нее руками.
– Я думал, ноги отвалятся… Ермолаич, а теперь скажи мне, как мужики в этот лес на машинах и конях за дровами ездят. Я так и не понял.
– На машинах, милый, туда не ездят. Ездят на тракторах, которым по хрену, где вокруг себя разворачиваться, и на подводах. – Чересчур разговорчивый сельчанин всю дорогу проехал молча и даже отказал себе в удовольствии материться, что было обычным явлением в его повседневной жизни. Теперь Ермолаич напоминал молчаливого философа.
– А коням тоже по хрену, где разворачиваться? Что-то я не заметил там круговых следов от саней.
– Сани, дефективный, разворачиваются руками. А конь без саней, ему по барабану – поставишь к лесу задом, он задом станет. Передом – он тоже возмущаться не будет. Как ты с такой головой в милиции служишь?
В Холмск они вернулись уже затемно. Городок сиял обилием фонарей и прочих искусственных светил. Не сказать, что следователь Мацуков был обрадован новой встречей. Еще больше ему не понравилось распоряжение Кряжина разобраться с доставленным и принять в отношении него все соответствующие закону меры.
– Водворить, составить бумаги. Я хочу видеть завтра протокол личного досмотра этого человека, справку от врачей, дактокарту и его полные установочные данные. Постановление о назначении экспертиз я вынесу сам. Ты отработал труп в багажнике «Жигулей»?
Мацуков пообещал, что данные будут готовы к завтрашнему обеду.
Кряжина это устроило.
Советнику очень хотелось поднять людей на поиски Пикулина, однако после нечаянной встречи в лесу он чувствовал такую физическую и нравственную усталость, что даже не стал возражать, когда Желябин и Сидельников, коротко перебросившись какими-то привычными в их кругу фразами, встали и ушли. И через полчаса вернулись, и руки их оттягивали пакеты, в которых находилось пиво, рыба и палка вареной колбасы. Идти в ресторан никто не хотел. Хотелось пить, есть и спать.