Презумпция виновности
Шрифт:
– По всей видимости, я не должен никому об этом говорить, – предположил, озираясь в собственном кабинете, Желябин.
– Вот именно.
Желябин не мог найти этому объяснения, но он чувствовал себя полным идиотом. Он живет в этом городе тридцать пять лет, в милиции работает десять лет. Он знает здесь каждый куст, за которым распивают спиртное, и любой дом, где торгуют краденым. Он может назвать с ходу около ста фамилий холмчан, склонных к насилию, упоминая при этом их адреса, связи, даты рождения и прошлые судимости. Он в состоянии сказать прямо сейчас, чем в данный момент занимается Коля Моська, по информации агента, вышедший сегодня из дома в дурном настроении, – тот бьет морду своему товарищу по тарному цеху завода Егору Вязьмину
В это трудно было поверить, но минуту назад перед ним сидел человек, приехавший издалека, и спустя сутки этот человек, не выходя из кабинета, рассказывает ему, Желябину, где находится в областной администрации пожарный ящик и что там лежит. После этого умный человек, а Кирилл Сергеевич Желябин относился именно к этой немногочисленной группе людей, должен был чувствовать себя униженным. И Желябин чувствовал.
И он, гроза преступного мира города Холмска, безусловный кандидат на должность начальника Управления уголовного розыска ГУВД, ощутил полную беспомощность перед вяловатым на вид столичным «важняком», когда, войдя в здание администрации и поздоровавшись со знающими его в лицо охранниками, приблизился к пожарному гидранту и распахнул фанерную дверцу, его скрывающую.
Из-за свернутого резиново-суконного рукава пожарного гидранта виднелся краешек блестящей металлической поверхности.
Не веря ни себе, ни окружающему его миру, Желябин взялся двумя пальцами за предмет и вытянул его наружу.
Это был тот самый алюминиевый цилиндр, который описывал в лесу, над недоеденным трупом пассажира «Мерседеса», Кряжин. Диаметр составляющих его частей был не больше четырех сантиметров, длина свернутого изделия – не менее пятнадцати.
Желябин осторожно потряс его – внутри раздался глухой стук. И сердце майора похолодело.
Но, самое главное, на этом контейнере, точнее, на торце одной из его частей виднелись выбитые или выдавленные цифры – «29–11».
В это трудно было поверить, но он держал в руках ту самую вещь, которую искал, рискуя собой и всеми, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России Кряжин. Тот самый контейнер, из-за которого потеряли свои жизни, не считая спятившего водителя «Мерседеса», шесть человек. Профессор Головацкий, таксист Кащеев, старший лейтенант милиции Солейкин, двое из «Мерседеса» и бродяга по жизни Петраков… Кто следующий?
Желябин вез в ГУВД контейнер, держа справа от себя, на сиденье, пистолет. Предохранитель был снят, патрон заведен в ствол. Кирилл не был уверен в радиоактивности материала, полученного Головацким, Кряжин об этом ничего не говорил, но от кармана куртки, в котором лежал блестящий цилиндр, почему-то несло жаром. А куртка у Желябина была добротная, турецкая, и с ее мехом можно было смело переживать зимы во Владивостоке.
И майор был крайне удивлен, что за эти полтора километра пути, проделанных им за шесть минут и четыре секунды (столько отсчитал секундомер), он не услышал ни треска от попавшей внутрь салона пули, ни грохота от ударившей его в бок машины. И даже когда он входил по лестнице на крыльцо ГУВД, когда пересекал порог и нажимал кнопку на секундомере, он все еще не верил в то, что жив.
Сашка двинулся вдоль набережной, ботинки его скользили по льду, он оглядывался, хотя и был спокоен за свое теперешнее положение. На набережной полно народу летом, когда празднуется годовщина Холмска. Зимой сюда не приходят даже рыбаки – место для лова неудачное, крутой подъем, да и мелководье. Но одного из фанатов подводного лова Пикулин все-таки увидел. Метрах в ста от берега, как раз на середине реки, стояла самодельная брезентовая палатка, рядом располагался раскладной стул, его и занимал сутулый мужик. Судя по позе, которая не менялась в течение десяти минут, пока Сашка осматривался и шел к нему, дела у рыбака были неважные. Лишь приблизившись, Пикулин увидел, что тот хотя и неподвижен сам, рука
– Как клев?
После этого вопроса Сашка не был удостоен даже взгляда. Лишь когда заглянул в ведерко и увидел с десяток окуньков размером чуть больше мормышки, получил ответ.
– Какой клев может быть в конце января? – просипел порядком простуженный мужик.
– Зачем тогда сидеть? – Пикулин кивнул на ведро. – Здесь на банку шпрот. Впрочем, не мое дело… Выпить хочешь?
– Наливай.
Через полчаса Сашка знал все события городской жизни, от которой был отключен после драматичной поездки с «Полтинника» до Столетова. Оказывается, город шерстит милиция, и в Холмске уже нет ни одного дома, где бы не побывали участковые или опера. Кого ловят – непонятно, да только ясно, что не карманного вора. За три последних дня три убийства, и все с нетерпением ждут, кого завалят этим вечером.
Выяснилось, что рыбак – слесарь с машиностроительного завода. Случился локаут, и вот уже второй месяц он не носит домой зарплату и, чтобы не видеть и не слышать жену, задающую один и тот же вопрос, ходит сюда. Навару никакого, но нервы успокаивает. А водка хорошая. Сразу видно – не пойло из осетинского спирта.
Другую Пикулин и не пил. После вчерашней попойки с Мишкой Петровичем у Сашки болела голова, но болела скорее от сигарет и бессонной ночи. Он еще не находился в том состоянии, когда душа требует похмелья.
И тут на берег реки выехал серо-синий «УАЗ». Серым был основной цвет, синим – дополнительный, в виде широкой полосы вдоль кузова, на которой белыми буквами под трафарет значилось: «МИЛИЦИЯ». Надписи не было видно – в ста метрах ее читать немыслимое дело, однако Пикулин, увидевший автомобиль прежде, чем сидящие в нем различили на льду группу лиц за вполне мирным занятием, знал точно – это приехали не сотрудники санэпидемстанции. И не за забором пробы воды.
Сашка присел рядом с сутулым и аккуратной струйкой разлил остатки водки по пластиковым стаканчикам. Рука его не дрожала, и он, когда наполнял стаканы, хотел убедиться именно в этом. Боковое зрение уже ясно различало сержанта в шапке, спускающегося на лед. Вскоре он оказался в десятке метров. Поддергивая на поясе кобуру с пистолетом и наручники, он шел, и во взгляде его читалась обреченность. Он шел, чтобы убедиться в том, что решение задачи, над которой трудятся все сотрудники ГУВД, находится не здесь. Он шел, потому что увидел людей. И больше не для того, чтобы действительно обнаружить здесь Пикулина, объявленного в оперативный розыск, а для обнаружения доказательств обратного.
Сашка скомкал в руке стаканчик, чем привлек внимание рыбака. После этого рыбаку пришлось обернуться круче, ибо его боковое зрение обнаружило еще одно живое лицо посреди этого ледяного безмолвия. И сутулый снова упер взгляд в лунку. Теперь появление мента на льду удивления рыбака не вызовет (потому что уже вызвало), и он не скажет, не подумав: «А кто его знает, кто он такой (на Сашку), я его впервые вижу». Сейчас он будет готов к встрече, он помнит, кто его угостил спиртным, а потому непроизвольно встал на сторону Сашки. Для всего этого стаканчик и мялся. Хитрая это штука – зоновская психология: вроде и Сашка ни о чем не просил, и рыбак все понял.