При реках Вавилонских
Шрифт:
Вдобавок ко всем внутренним проблемам министр иностранных дел вел несколько запоздалую игру во власть, и у него оказалось немало последователей, не только благодаря его положению официального руководителя группы, но и из-за того, что министр имел достаточно привлекательный план решения их проблем. Ариэль Вейцман утверждал, что арабов на берегу Евфрата больше нет. Поэтому израильтяне имеют полную возможность спуститься по западной стене и отступить за Евфрат – переплыть его. Спасательные жилеты с «конкорда» получат лишь некоторые: раненые и те, кто совсем не умеет плавать.
И Хоснер, и Берг согласились на короткую конференцию для обсуждения
Слово взял Хоснер:
– Я вполне допускаю, что данная идея может обладать определенной привлекательностью, однако очень и очень сомневаюсь, что Ахмед Риш окажется настолько непредусмотрительным, что станет пренебрегать одним из основных правил военной тактики и не отрежет врагу путь к отступлению.
Яков постарался объяснить это гражданским лицам, однако все, что говорил он, встречало растущий отпор.
Сила Хоснера изначально основывалась на его шести союзниках, фанатично ему преданных: к ним относились Брин, Каплан, Рубин, Яффе, Маркус и Альперн. Однако сейчас Брин был мертв, Каплан, Рубин и Яффе ранены. А кроме того, его люди уже не были единственными на холме, имевшими в своем распоряжении оружие. И сейчас, даже когда он давал дельный совет, это порождало негативную реакцию.
На помощь пришел Берг, который подчеркнул, что, даже если и удастся перейти реку, им все равно не уйти далеко, если Риш обнаружит их исчезновение.
– На открытом глинистом участке вас поймают и перебьют, словно кроликов, пытающихся удрать от стаи шакалов, или даже хуже – вас принудят сдаться.
И все-таки более половины присутствующих стремились уйти из Вавилона. Хоснер понимал: нужно сделать все, чтобы сохранить единство. Будет трагедия, окажись все жертвы и подвиги напрасными, сведенными к нулю элементарным преждевременным паническим бегством.
Министр иностранных дел настаивал на обсуждении вопроса о суде над Мириам Бернштейн и Эсфирь Аронсон с Бергом, однако Берг отказался. Женщины останутся под арестом до тех пор, пока он, Берг, не выберет достойные кандидатуры для заседания в военно-полевом суде. Раввин Левин, не сдержавшись, обозвал его ослом и демонстративно вышел из кабины. На этом конференция была прервана без каких-то планов относительно последующих заседаний.
Ни Хоснер, ни Берг, ни кто-либо другой из заседавших не пожалели о нарушении демократических процедур. Все понимали, что дойди дело до голосования, его результаты дали бы министру иностранных дел основание для опасной и рискованной попытки вывести всех из Вавилона. А исходом такого предприятия стала бы, несомненно, катастрофа. Ариэль Вейцман явно не дотягивал до Моисея, и вряд ли воды готовы были разверзнуться перед ним, поглотив затем армию Ахмеда Риша. Если Хоснер и Берг в чем-то и имели общую точку зрения, то именно в понимании того, что ведение войны ни в коем случае нельзя доверять политикам.
Ахмед Риш и Салем Хаммади вели остатки своего воинства через Ворота богини Иштар по Священному пути вплоть до храма богини Нинмах. Там они повернули на запад по направлению к греческому театру. Прошли по пересохшему руслу старого канала и миновали стену внутреннего города. Пройдя еще километр к западу, арабы добрались до стены внешнего города и вдоль нее отправились на север, по направлению к Северной цитадели.
Риш сзади подошел к Хаммади и шепнул ему в ухо:
– Мы окажемся как раз в центре
– Да.
Хаммади прислушался к ветру, спускающемуся с холмов. Они продвигались по подветренной стороне стены, но ни разу не встретили разрушенных укреплений выше двух метров, а пыль и песок буквально душили и без того с трудом дышавших людей, старавшихся не отставать от Риша.
– Нужно идти помедленнее, Ахмед.
– Нет. Ветер может прекратиться в любой момент.
Хаммади не принадлежал к арабам пустыни, и потому песчаная буря была ему так же чужда и враждебна, как и евреям на холме. Он оглянулся на своих людей, словно привидения, пробирающихся сквозь бурлящую тьму. Многие перевязаны, некоторые хромают. Не вызывало ни малейшего сомнения, что они больше не представляют собой организованное и надежное войско. И если бой они проиграют, то вполне могут наброситься на своих командиров и даже расправиться с ними. Если сражение не задастся, ашбалы просто перебьют израильтян и не станут возиться с заложниками. А без заложников ни он сам, ни Ахмед Риш не смогут вести переговоры с позиции силы. Хаммади понимал, что при любом раскладе их с Ришем песенка спета. Но казалось, что сам Риш этого не осознает, и Хаммади не собирался вдаваться в объяснения.
Риш ускорил шаг, и все ашбалы, следуя его примеру, сделали то же самое. Теперь они уже почти бежали, и у Хаммади появилось чувство, что они сломя голову несутся навстречу судьбе, на стычку с историей, на испытание собственной участи, к столкновению, которое определит отношения между евреями и арабами на ближайшее десятилетие, а может, и на более долгий срок.
Последние сутки Хаммади внимательно слушал радио Багдада и понял, что даже если им и не удастся достичь чего-то большего, то уж, во всяком случае, они поставят под серьезную угрозу проведение мирной конференции. Однако возможность изменения хода мировой истории бледнела по сравнению с личными пристрастиями и индивидуальной мотивацией. Он думал о Хоснере, Хоснере на личном досмотре, когда тот обнаженный стоял под палящим солнцем возле Вавилонского льва. Хаммади прекрасно помнил, какова на ощупь его кожа, когда он проводил по ней руками. И его переполняло страстное желание изнасиловать Якова Хоснера, надругаться над ним. Унизить его, потом подвергнуть пыткам и в конце концов изуродовать.
Хоснер шел с заседания у министра иностранных дел, сгибаясь под ударами шержи. Песок залеплял глаза, ветер раздувал потрепанную одежду. Бесконечный шум ветра сводил с ума, вызывая неодолимое желание перекричать его.
Он нашел Каплана скрючившимся в том самом месте, которое так долго занимал Брин. Прицел ночного видения уже приспособили к «АК-47», но в эту дикую ночь он приносил не больше пользы, чем скрытая облаками и пылью луна. Каплан дрожал, его лихорадило от раны, но тем не менее он настаивал, что лучшего специалиста по ночному наблюдению, чем он сам, на холме нет.
Наоми Хабер вглядывалась через парапет укреплений, стараясь не упустить в пыли ни малейшего движения. На ней оказался модный, только что изобретенный шлем, защищающий от ветра. Сооружен он был из плексигласа, снятого с иллюминаторов «конкорда», а по краям для защиты от песка укреплен резиной с сидений по образцу маски для ныряния. На голове шлем держался при помощи эластичной ленты.
Хоснер отозвал Каплана в сторону:
– Ты же понимаешь, что при таком ветре им вовсе незачем дожидаться, пока зайдет луна.