При реках Вавилонских
Шрифт:
– Понимаю, конечно.
Однако Каплан так же хорошо понимал и Хоснера. Понимал его тон, язык его жестов. Все свидетельствовало о том, что приближается нечто, и это нечто не сулит ничего хорошего.
– У нас больше нет наблюдательных постов и предупреждающих устройств. Мы слепы.
– Знаю.
Каплан начинал понимать, к чему клонится дело.
– Мой заместитель, Берг, строго-настрого запретил всем покидать периметр укреплений.
– И это я тоже знаю.
Хоснер появился из темноты и
– Но ведь, как говорится, лучшая защита – нападение. Мы не можем сидеть здесь и ждать, словно стадо робких оленей, надеясь, что волки испугаются и передумают нападать на нас. И если они нападут, тогда все, что мы сможем сделать, это стать плечом к плечу, как те самые олени, и нанести ответный удар. Мы должны дать им бой. Принять вызов. Как прошлой ночью.
– Да.
– Если мы этого не сделаем, они явятся из этой пыли и займут холм прежде, чем мы сможем что-либо предпринять. Ну-ка, посмотри туда.
Каплан послушно вгляделся в мельтешащую пыль. Укрепления оказались покрытыми песчаными наносами, и видимость за периметром не превышала пяти метров. Враги, несомненно уже могут оказаться там, на расстоянии шести метров от него, а он и не будет этого знать. Неожиданное дурное предчувствие, очень похожее на страх, охватило Каплана, и он покрепче вцепился в свою винтовку. Его неумолимо толкало вперед желание выскочить в черноту ночи, пронзить ее своим телом и все-таки увидеть то, что творится на склоне.
– Так что же там, Моше, что?
– Не знаю.
– А ты не хотел бы узнать?
Каплан молчал, не отвечая на прямой вопрос.
Хоснер тоже помолчал, потом продолжил:
– Самым эффективным военным шагом в данных условиях стало бы направление туда, на склон, патруля и устройство засады. Я устроил бы эту засаду у внешней стены. Ашбалам придется идти вдоль нее со стороны Ворот богини Иштар, если они захотят сюда попасть. Засада не только даст шанс нанести им урон, но и заранее предупредит нас и всех остальных. – Он вздохнул. – Но Берг отказывается подвергать риску людей и разбивать наши силы. Это субъективное решение, и я должен взять на себя ответственность за него. – Он помолчал. – С другой стороны… с другой стороны, если бы человек с автоматом и достаточным количеством боеприпасов залег у стены, на пути у ашбалов, то он смог бы сразу убрать не меньше дюжины, даже до того, как они успеют открыть ответный огонь. – Он снова сделал паузу. – Понимаешь, о чем я?
Закрывшись от ветра, Хоснер зажег сигарету и отдал ее Каплану – самый дружеский жест из всего, что Каплан слышал или видел в исполнении Якова Хоснера.
Каплан не спеша затянулся, но не отдал сигарету обратно.
– Я… я полагаю, что все это совершенно правильно… если, конечно, они уже не поднялись до половины холма.
– Конечно, – согласился Хоснер. – В том-то и дело. И несомненно, у подножия холма все еще стоят часовые. Но в этой тьме один-единственный человек мог бы запросто проскользнуть мимо них.
Каплан нисколько не сомневался, что если бы было нужно, Хоснер, не колеблясь, пошел сам. И если Яков решил,
– Человек, который отправится туда, имеет очень мало шансов на благополучное возвращение к своим.
– Чертовски мало.
– Особенно если он уже ранен и рана ограничивает его подвижность и реакцию.
Хоснер кивнул.
– Понимаешь, Моше, на этом холме было всего лишь несколько настоящих военных. Твои шесть человек, Добкин… Еще несколько ветеранов… Берг. Их становится все меньше. А профессиональные военные прекрасно понимают, что в один прекрасный момент им придется делать то, что никого из добровольцев сделать не попросят. Понимаешь?
– Разумеется.
Каплан раздумывал, почему Хоснер не обратился к Маркусу или Альперну. Они не ранены. Ему казалось, что это типичный классический подход к делу, который лучше всего выражается словами «такая большая честь». Конечно, могли существовать и иные мотивы, но никому не дано полностью постичь ход мыслей Якова Хоснера.
– Ну… Спасибо за то, что выслушал мою бессвязную болтовню, Моше.
– Не за что.
Он поколебался. Потом, увидев, что Хоснер вовсе не собирается уходить, произнес:
– На самом деле, слушая соображения других, человек может и сам прийти к кое-каким интересным умозаключениям.
– Несомненно.
Каплан вновь подумал, потом повернулся и сделал шаг. Он почувствовал на своем плече руку Хоснера и услышал, что Хоснер произносит какие-то подобающие случаю слова, но смысла слов уловить и не пытался. Сейчас самым страшным Каплану казалось то, что он не может даже попрощаться с теми людьми, которые за последние сутки стали ему так близки и дороги. Уходя в темноту, Каплан ощущал бесконечное одиночество.
28
Премьер-министр поднес к уху телефонную трубку и выпрямился в своем кресле. Глаза его невольно обратились ко всем людям, мужчинам и женщинам, которые надели наушники, следя за связью. Переговоры с Багдадом не могли идти гладко.
Президент Ирака прошел все эмоциональные стадии – от удивления вначале до недоверия к тому, что слышит, и, в конце концов, к отсутствию желания положительно ответить на предложение израильского собеседника.
Премьер-министр говорил ровно и спокойно:
– Господин президент, я просто не имею права доверить вам источник моей информации, но, как обычно, это вполне надежный источник.
Он оглядел сидящих в комнате, словно удостоверяясь в надежности источника информации.
Тедди Ласков и Ицхак Талман стояли возле двери. Премьер смотрел так, словно заново оценивал их.
Президент Ирака вздохнул, что в арабской традиции, как прекрасно знал премьер-министр, означало примерно следующее: «Очень жаль, но мы вовсе не приблизились к завершению нашей сделки». Или что-то в этом роде. Наконец иракская сторона прибегла к словесному выражению мыслей: