Причалы любви. Книга первая

Сукачев Вячеслав Викторович

I

На краевую конференцию Виктора Щербунько вызвали вместе с Борисом. Выйдя из самолета, они сразу ощутили ровное спокойное тепло, свойственное Хабаровску во второй половине августа. В их же городке чувствовалось приближение осени: уже около недели стояли прозрачные от холодного воздуха дни и появились первые паутинки близкого бабьего лета.

– Смотри, тополя еще ни одного листочка не уронили, – восхитился Виктор Щербунько, показывая на проносившиеся за окном такси ровно подстриженные тополя. – Дома у нас,

в деревне, в это время к путине готовятся.

Виктор Щербунько умолк, вспомнив деревню, мать, Марину вспомнив, и воспоминание это отозвалось в нем тихой грустью. В последнее время такое с ним случалось нередко, и всякий раз он упрекал себя за то, что уже два года не был дома, не виделся с матерью и на все ее упреки отписывался занятостью.

Борис же молчал совершенно по иной причине. Глядя на знакомые с детства дома, улицы и скверы, он невольно ощутил острое чувство оторванности от этого мира, и лишний раз укрепился в своем намерении поговорить с отцом…

– Куда едем? – через плечо спросил таксист.

– Я, пожалуй, в гостиницу, – рассеянно ответил Щербунько.

– Не выдумывай! Поедем к нам.

– А это удобно?

– Послушай, Щербунько, мы так не договаривались.

– Сдаюсь…

– Амурский бульвар. Кафе «Встреча», – сказал Борис таксисту.

Дверь открыла Анна Ивановна и обрадовалась несказанно. Она поцеловала Бориса, поцеловала Виктора, забрала их портфели и унесла куда-то в комнаты.

– Слышь, Борька, – зашептал Щербунько, – у меня такое чувство, словно бы я опять в институте учусь.

– И у меня тоже, – сдержанно улыбнулся Борис.

– Что же вы там шепчетесь? – услышала Анна Ивановна. – Проходите. Новости рассказывайте. Как там Вика, Лена?

– Все нормально, мама. Тебе большой привет передают.

– Спасибо. Боря, вам ванну готовить? – Анна Ивановна уже хлопотала на кухне.

– Помоемся хабаровской водичкой? – кивнул Борис на ванную комнату.

– Идет.

– Мама, готовь!

– Хорошо, Боренька. Сейчас я вам чистое полотенце достану.

– Отец вечером будет?

– Обещал… Да ведь у него на дню семь пятниц. Сейчас какую-то японскую делегацию принимает.

– Щербунько в Славкину комнату?

– Конечно. Я кровать застелю.

Щербунько, «несколько одичавший в холостяках», как он выражался сам, с удовольствием прислушивался к этому разговору, улыбался и пересматривал газеты, лежавшие на журнальном столике. Борис же, ошалевший от встречи с домом, ходил по комнатам, выглядывал в окна и вообще походил на новосела.

– Кто первый? – заглянула в гостиную Анна Ивановна.

Первым пошел Щербунько. Ванна была огромная, удобная, и, погрузившись в воду с хвойным экстрактом, Виктор блаженно закрыл глаза. Казалось, ничего больше и не надо, а лежать бы вечно в пахнущей тайгою воде и вспоминать то, что было в тайге пережито. Ну хотя бы тот случай, когда упавшей елью придавило Прохора Безрукова и он, четырнадцатилетний мальчонка, захлебываясь слезами, рубил эту ель, подваживал, а потом вытягивал бесчувственного и равнодушного Прохора. А Прохор, придя в себя и словно предчувствуя всю свою будущую жизнь, недовольно прохрипел:

– Зачем вытягивал, шельма? Лучше бы сразу…

Когда сели ужинать, пришла Светлана. Виктор Щербунько, сидевший спиною к входной двери, прежде чем Светлана успела слово сказать, вдруг почувствовал легкий озноб и смутное ощущение тревоги. Он удивился, оглянулся и, еще ничего не успев сообразить, по одним только глазам Светланы догадался: она почувствовала примерно то же, что и он.

II

В Хабаровске они пробыли три дня. Но с профессором им удалось поговорить только в последний вечер. Увидев Виктора Щербунько, Сергей Сергеевич нахмурился, ядовито сказал:

– А-а, провинциальное светило в Хабаровске.

– Сергей Сергеевич, – с упреком сказала Анна Ивановна, – что за тон?

– А он его хорошо понимает, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – Извольте ко мне в кабинет, – пригласил, как приказал, профессор.

Щербунько с Борисом переглянулись и пошли за Сергеем Сергеевичем.

В кабинете профессора было уютно и покойно, пахло книгами и согретой на солнце кожей. Сели в глубокие старинные кресла. Ждали.

– Ну, деятели, с чем приехали?

– На конференцию, – ответил Борис.

– Это я знаю.

Разговор долго не ладился. Профессор был явно не в духе и почти не слушал их. Борис обиделся и вышел.

– Чем вы там занимаетесь? – вдруг прямо спросил профессор.

Щербунько не понял и растерялся.

– Я хочу сказать: над чем вы работаете? Есть же у вас какая-нибудь мечта? Может быть, сердце хотите пересадить?

– Да нет, не хочу, – улыбнулся Щербунько.

– Я понимаю, – опять нахмурился Сергей Сергеевич, – хорошо сделать операцию – значит много… Но неужели и все?

– Нет, не все, – улыбнулся Щербунько.

– Почему вы не пошли ко мне?

– Хотел практики и самостоятельности, – Виктор Щербунько невольно стал отвечать так же отрывисто, как задавал вопросы профессор.

– А теперь?

– И теперь хочу…

Профессор встал и прошелся по кабинету.

– Понятно, – хмыкнул он. – А на ваше место, дорогой Виктор Николаевич, пусть приходят неучи, ничего в медицине не смыслящие и не желающие смыслить, так, что ли? И они приходят, их подталкивать не надо. К вашему сведению, Виктор Николаевич, лучше десять бездарных хирургов в провинциальных городках, чем один бездарный преподаватель в институте. Ошибку хирурга еще можно поправить, можно вывезти больного сюда, в краевой центр, а вот ошибку преподавателя исправить нельзя. Будьте уверены, бездарный преподаватель непременно выпустит в жизнь не менее бездарных учеников. – Профессор окончательно рассердился и грозно остановился перед Виктором. – Так чем же, разрешите полюбопытствовать, вы теперь занимаетесь? Ради чего вы пожертвовали кафедрой?