Причуды любви
Шрифт:
— А вы когда узнали о казни на пьяццале Лорето?
— К несчастью, я была далеко, в Испании. Утром взяла газету и узнала, что Клара погибла вместе с ним.
А вот как рассказывает об июльской ночи сорок третьего, которая стала роковой для фашизма, Ракеле Муссолини:
«Он приехал на машине часа в три-четыре ночи — точное время не помню, но уже светало. Я подала ему чашку бульона и спросила: «Ну как?» Он ответил: «Заседание только что кончилось». А я: «Ты приказал их всех арестовать?» — «Прикажу». — Но я-то знала, что ничего подобного он не сделает.
Мы еще немного поговорили, потом я посоветовала ему прилечь: у него был такой усталый вид. Напоила его отваром ромашки, и он уснул, но поднялся чуть свет, чтобы к восьми быть уже в палаццо Венеция.
А на следующий день дом окружили человек триста солдат во главе с полковником. Были даже танки и орудия.
Я вышла покормить кур: кроме меня, в доме никого не осталось. Смотрю — навстречу мне офицер. «Это дом Муссолини?» — спрашивает. Я говорю: «Да, его». А он мне: «Знаете, вчера по радио передали, что его поймали в Милане с полным чемоданом мехов и драгоценностей». «Да ну? — говорю я. — Надо же, всех перехитрил!» Он вошел, огляделся: «А ничего вилла!» Я говорю: «Никакая это не вилла, это наш деревенский дом». Тут офицер заметил бюст моего покойного сына Бруно. «А ведь я его знаю, отличный парень! Мы с ним в начальной школе вместе учились. А вы с ним знакомы?» «Да, — говорю, — была знакома, это мой сын». Он как-то смутился, подошел ко мне поближе: «Нас не предупредили, что вы здесь. Я, пожалуй, пойду скажу полковнику, а то он тоже ничего не знает».
Они поставили у дверей охрану, чтобы никто меня не тронул, и вообще обращались со мной уважительно. А еще через день ко мне с черного хода пробрался паренек и говорит: «Я знаю, где сейчас находится ваш муж. Правда-правда, он в казарме карабинеров».
Вскоре я получила письмо от принцессы Мафальды. Она сообщала, что Бенито жив, просила не волноваться».
Старая, всеми почитаемая синьора Муссолини каждый день, до самой смерти, носила свежие цветы на тихое сельское кладбище в Предаппьо и, должно быть, вспоминала, как он сказал ей однажды: «Настанет день, и мы с тобою будем лежать вот здесь, рядом с Бруно и нашими стариками». Так оно и вышло.
Вуди Аллен: не без ошибок
Любовь — это прекрасно, но не забывайте и о холестерине…
Он точно такой, как в кино: рост метр шестьдесят, на носу круглые очки в черепаховой оправе, рыжеватые, редеющие волосы, маленькие руки, свитер в клетку гармонирует с носками, весь облик свидетельствует о неуравновешенной психике от природы застенчивого и пугливого человека, вынужденного часто обращаться к психоаналитику.
Красавцем его не назовешь, но ведь и Дастин Хофман красотой не блещет.
Аллен Стюарт Кёнигсберг родился в Нью-Йорке в 1935 году. Он вырос в еврейской семье, чтившей заветы Моисея и пророков, но, несмотря на строгое религиозное воспитание, священную Тору
Он, посмеиваясь, рассказывает историю своей семьи.
— Вам нравятся мои золотые часы? Я ими очень дорожу: они придают мне вид респектабельного англичанина. Мне их продал мой дед на смертном одре. Так, ничем не примечательная личность. Во время его похорон водитель катафалка забылся и погнал на третьей скорости, чтоб не отстать от других машин…
Мама чем-то напоминала Граучо Маркса. Не думайте, я не шучу. Жалованья отца нам не хватало. Она подрабатывала в цветочной лавке. Очень милая женщина, такая всегда серьезная. А отец вылитый Фернандель.
Мои родители принадлежали к отжившему миру, они ведь из Бруклина. Там все были такие: практичные, строгие, ярые противники разводов. Все их духовные ценности — это Бог и ковровая дорожка.
Полагаю, у родителей Аллена были и другие ценности, но профессиональный комик не может себе позволить сантиментов.
— Помню, мать мне в детстве говорила: «Если к тебе подойдет незнакомый человек, угостит конфетами и предложит покатать на машине — не отказывайся».
Отца уволили с работы: заменили машиной, выполнявшей ту же самую работу, но гораздо лучше. И что самое грустное: мать сразу кинулась покупать такую машину для дома.
Аллен провел детство в бедняцком квартале; отец с матерью ни разу не сводили его в театр, на концерт или в музей. У них были дела поважнее. Он бывал счастлив, когда болел, мог оставаться в постели и слушать по радио про похождения Супермена.
Правда, в синагогу он ходил, и время от времени ему удавалось стянуть доллар-другой из пожертвований на создание еврейского государства в Палестине. На эти деньги он покупал комиксы и ходил в кино.
В шестнадцать лет довольно нерадивый студент Аллен Стюарт Кенигсберг решил сменить имя на Вуди Аллена. Высоких идеалов у него не было. Он любил баскетбол, легкую атлетику, упивался приключениями Мандрейка, Флэша Гордона и одного знаменитого бейсболиста, в чью честь он назовет своего сына Сэтчелом.
Неожиданно он открыл в себе призвание юмориста, по его словам, «некий дар, не поддающийся определению». Послал в газеты несколько острот, их напечатали, и Аллен получил свой первый гонорар. Так начинается его карьера гэгмена (человека, придумывающего остроты), телесценариста, конферансье в ночных клубах; так он прокладывает себе дорогу на экран, к премии «Оскар», к обложке журнала «Ньюсуик», в котором его именуют просто — «гений».
— Меня нередко спрашивают, хочу ли я обессмертить себя своими творениями. Конечно, хочу, и достичь этого очень легко: я просто не собираюсь умирать.
А еще он хотел бы стать мастером международного класса по гольфу, теннисистом, как Джон Макенрой, и концертирующим пианистом, как Джон Льюис. Но ему не повезло: он стал киношником.
Начало было, как всегда, нелегким: он выступал в третьесортных кабаре с труппой комедиантов. При этом публика состояла почти сплошь из пожилых евреев, поэтому надо было по ходу дела переводить свои остроты на идиш.
— Трудная, доложу вам, задача смешить добропорядочных обывателей, — говорит Вуди Аллен.