Приданое для Царевны-лягушки
Шрифт:
– Нет, конечно, – Веня взял его правую ладонь. Платон тут же, с готовностью ослепшего навек, расслабился и потащился за ним, закрыв глаза.
– Еще не ночь. Но днем тут тоже народ тусуется. Особо страждущие. Тебе понравится, – объясняя, Веня несильно сжимал ладонь Платона. – Осторожно, ступеньки вверх!
Платон открыл глаза. И замер, пораженный. Они стояли в длинном коридоре со статуями вдоль стен. Приглядевшись, Платон понял, что это не статуи, а средневековые латы на высоких подставках. Вдали вдруг пробежал кто-то маленький и черный, изогнулся, поднес что-то к широко открытому
– Тони, выбирай: еда или постель? Что сначала?
Задумавшись, Платон лихорадочно соображал, стоит ли спросить Веню о странном глотателе огня?
– Выбрал? Хочешь, я тебя сразу уложу в комнате отдыха на подушки и принесу туда же пожрать?
– Пожрать?..
– Выбора особого тут днем не бывает. Селедка, перепелиные яйца и лепешки с семечками.
– Фантастика!.. – Платон шумно сглотнул слюну. – Что, правда – перепелиные яйца?
– Это так, перекусить. Часов через пять, если, конечно, их всех не загребут за нарушение спокойствия, свадьба подвалит, тогда будет большой стол.
– Спасибо тебе, Веня, но лучше мне уехать домой, а? – попросил Платон. – Я в незнакомых местах спать не могу, ну совсем не могу! А мне очень нужно поспать, понимаешь?
– Это ты не понимаешь! Я тебя сюда привез как раз поспать.
Они поднялись еще на два пролета.
– Выбирай место! – великодушно предложил Веня в огромном, почти пустом помещении.
Платон беспомощно огляделся. Больше всего его насторожило, что он не видит стен этой невероятной по размерам комнаты – так далеко они уходили или... их не было совсем? Он чувствовал лицом движение свежего воздуха. Перспектива заснуть на открытой площадке, продуваемой ветром, сразу же взбодрила.
– Я уже не хочу спать, – он потоптался, оглядываясь в поисках выхода.
– Тони, не дрейфь! – Вениамин не собирался отступать от задуманного плана.
Он прошелся, собирая подушки с пола, и вопросительно посмотрел на дядюшку:
– Куда хочешь завалиться? Посередине или в уголке?
Глаза Платона привыкли к полумраку. Он различил вдалеке несколько лежащих без движения одиноких фигур. Только не посередине!
– В уголке! – уверенно заявил Платон, прикинув, что если здесь есть угол, то вполне логично будет обнаружить и парочку стен, его создающих.
Обходя валяющиеся кругом подушки и слабые светильники, вделанные в пол, они наконец добрались до угла.
– Заваливайся, не смущайся. Сейчас я принесу еду и затравку, – пообещал Веня, бросая подушки на пол. – Не ищи, окон здесь нет, – приободрил он напоследок дядю и ушел.
Платон ощупал шершавые жесткие стены. Не прислониться. Несколько минут он топтался на месте, соображая, как удобней «завалиться» – присесть сначала или стать на колени? Присел. Кое-как сел боком. Прилег. Еще некоторое время ушло на подкладывание подушек под разные выступающие места. Подушек не хватило – ползком, на четвереньках, он подобрал еще парочку и вернулся в угол. Пол оказался подогреваемым. Соорудив подобие гнезда, Платон, наконец прилег, скинул ботинки, с удовольствием елозя ступнями по теплому полу и стараясь не думать о его чистоте. Как ни странно, лежать было удобно. Удобно и тепло. И что уж совсем удивительно – глаза начали закрываться сами собой.
– Этот? – спросил незнакомый голос, когда Платон только-только уравновесил ритм своего дыхания с сердцебиением – по четыре удара на вздох, четыре – на выдох.
– Он, – кивнул Веня, держа поднос.
К Платону наклонилось странное лицо, все проколотое металлическими бляшками.
– Пацан, – обратился к нему любитель пирсинга, – на сколько хочешь отключиться?
Он потряс небольшой колбочкой, поднес зажигалку к ее круглой нижней части, дождался дымка из горлышка и вопросительно посмотрел на Платона.
– Я?..
– Часа на три, – посчитал за него Веня.
– Тогда втяни один разок. Ртом, – уточнил хозяин колбы.
– Вдохни, Тони, – проникновенно попросил Веня в обалдевше лицо Платона. – Сбей ритм.
Его последние слова были настолько неправдоподобны, что Платон задержал дыхание. Никто не мог знать о счете – это был только им выработанный метод борьбы с аритмией, накатывавшей последние годы с упорством зловещего предсказателя скорой смерти.
Платон догадался, что ему предлагают наркотик. Спросить какой? Зачем?.. Странная апатия овладела им, тело отказывалось двигаться, расслабившись в тепле.
– Короче, пацан, – не выдержал незнакомец, – или вдохни, или отвали на фиг – мне в лом смотреть, как добро утекает в потолок.
– Разок, да?.. – Платон покосился на подсунутую к самому его лицу колбочку и... вдохнул.
– Кто так вдыхает, на фиг?! – возмутился паренек, заклепавший свою физиономию. – Выдохнуть сначала надо было как следует!
– Оставь Тони в покое, – угрожающим тоном попросил Веня. – Ты хоть знаешь, кто это, придурок?!
– Ну и кто? – выпрямившись, тот оглядел раскинувшегося на полу Платона.
– Это Кукарача.
– Да! – вдруг не своим голосом громко откликнулся Платон. – Я замочил... этого... Блинчика. С одного выстрела. В глаз!
– Подействовало, – констатировал Веня.
Только было Платон хотел подробно объяснить, что на самом деле стрелял не он, а подставной снайпер, как вдруг над его лицом нависла взлохмаченная голова глотателя огня.
Голова надувала щеки, умоляя Платона глазами спасаться. Тот только хихикнул – он с места не сдвинется! Щеки над ним раздулись до состояния воздушного шарика, когда сосок уже перекручивают ниткой. И вот стиснутый в куриную гузку рот не выдержал – на Платона обрушился смерч огня, унося его в полное забытье. И-и-ра-аз... И-и-два-а-а... – приостанавливало ритм сердце. На этот счет Платон успевал и вздохнуть и выдохнуть.
– Полночь... – сказал кто-то отчетливо, в самое ухо.
Платон поморщился и внятно произнес:
– Уж полночь близится... А Германна все нет. Нету Германна...
– Кто такой Германн? – выпрямился Федор.
– Платон Матвееви-и-ич! – пропела Илиса, присев и потрепав огромное раскинувшееся тело по плечу. – Вы твист мне обещали. Пора!
– Кто здесь Германн? – не унимался Федор.
– Остынь, – тронула его за ногу молодая жена. – Это Пушкин.
Платон дернулся и резко сел. И сразу люди рядом с ним расплылись, как привидения в старом фильме.