Придет время

Груздева Полина

Взглянув на соперницу, Екатерина захлебнулась от ревности и злости. Она готова была в ту же секунду вскочить с места и вцепиться в патлы бесстыжей шлюхи, похожей на сушеную воблу. Но с Веркой они были не одни. За ними пристально наблюдала повариха, и молча, не поднимая глаз от стола, жевала хлеб дочь.

– Посмотри, доченька, вот сидит полюбовница нашего отца, – наконец презрительно выдавила из себя Екатерина. – Мы ждали от него писем и денег, а он тут развлекался с этой проституткой.

Людка взглянула на Веру. Она ожидала, что после таких оскорбительных

слов та что-то скажет в свое оправдание, но женщина даже не подняла головы и не произнесла ни звука.

– Ну и как мой муж в постели? – продолжала колоть Екатерина, забыв о присутствии дочери. – Правда, хорош?

Вся фигура Степановой говорила о том, что она не станет защищаться и готова терпеть любые ругательства со стороны законной супруги Николая.

– Может, мне его тебе оставить? Заодно четверых спиногрызов подкинуть? Авось, справишься, баба, как я понимаю, выносливая. Не только на постель хватит, – давала выход поднявшейся в душе буре негодования Екатерина.

По всему выходило, что Людка должна была встать на сторону матери, пожалеть ее и себя и возмутиться: ведь у них бессовестно отняли то, что принадлежит только им. Но перед ней сидела не наглая, самодовольная воровка, присвоившая чужое, а пристыженная и униженная нищенка, попавшаяся с поличным. И девочке стало нестерпимо жалко Веру. Может, у этой женщины, покорно переносившей оскорбления матери, такая же любовь к ее отцу, как у нее к Женьке Воронину? Мать была далеко, и Вера воспользовалась случаем, заняла ее место. Любовь – тот же голод: не утолишь – можешь и умереть.

Атмосфера продолжала накаляться, и, вероятно, Екатерина дала бы волю рукам, но у двери послышались мужские голоса.

– Бабоньки, кормить будете? – ввалился в столовую рослый здоровяк в спецовке.

– Юра! Зачем тебе кушать? Ты и так богатырского телосложения. Лучше маленького в штанах покорми, может, вырастет, – зареготал вошедший следом за товарищем худощавый парень.

– Каримов, ты придурок? На свой посмотри. Хочешь кулака попробовать? – рассердился Юрий.

– Придержи язык, Мустафа! – одернула балагура повариха у плиты. – Здесь ребенок.

– О, у нас гости? – переключил внимание парень на мать с дочерью. – И кто же такие?

– Я – жена Николая Никитина, а это его дочь, – еще вся на взводе, не очень дружелюбно ответила Екатерина.

– Здравствуйте! – с показным уважением, но доброжелательно поздоровался с ней буровик. – А хозяин ваш сейчас будет.

Екатерина не стала ждать, когда появится Николай. Она шепнула дочери, чтобы та посидела в столовой, и вышла на улицу. К пищеблоку подходили рабочие, и среди них она увидела мужа. Николай не изменился. Он шел как обычно, слегка поводя из стороны в сторону плечами. Спецовка не скрывала его знакомую поджарую фигуру, из-под кепки выглядывали те же, что и прежде, кудрявые русые волосы.

При виде мужа Екатерина почувствовала, как вместо горечи и обиды сердце наполняется желанием броситься ему навстречу, крепко обхватить руками его шею и прижаться к его груди. Но виду не подала. Плотно сомкнула губы, готовые расплыться в счастливой, всепрощающей улыбке и, чувствуя, как колотится сердце, стала ждать, когда он подойдет.

– Здравствуй, Катя! – поздоровался с женой Николай. – Ты чего телеграмму не дала? Я бы встретил.

– А может, я напрасно сюда прилетела? – криво усмехнулась та.

– Ну что ты такое говоришь? – Николай пристально глянул жене в глаза.

– А что мне говорить? Наслышалась о твоих похождениях. Полюбовницу твою видела. Променял, значит, меня на эту, подсобницу с кухни.

– Отговариваться не буду, что было, то было, – на секунду отвел взгляд в сторону Николай. – Прямо тебе скажу: нам, мужикам, без бабы туго. А тут, в пустыне, тем более. Какие тут развлечения? Стакан водки да баба свободная. И то, и другое кружит голову, да еще как.

– Важная причина для измены, – протянула Екатерина. – Как же теперь быть?

– Тебя и детей менять ни на кого не собирался и не собираюсь. Так и знай! А ты решай за себя сама. Твое право.

– А разве я что-то могу? Куда я с четырьмя?

– Прости, Катя! Ты приехала. Все будет нормально, обещаю тебе, – просительно взглянув на жену, убежденно сказал Николай.

– А как же Верка?

– Попрошу перевести ее на другую буровую или сами переедем.

Екатерина вздохнула. Она ужасно соскучилась по мужу: по его напористому голосу, мускулистым рукам, по его крепким губам, и уже давно простила его. Она ведь тоже не без греха. Только он об этом не знает.

– А дети где? – спросил Николай.

– Людка со мной, а меньших оставила в Кунграде, у одной женщины.

– Сделаем вот что: сейчас пообедаем, потом я отпрошусь у мастера с работы, и полетим в Кунград. Начальству надо доложить о вашем приезде да решить, как и где устроиться. Пошли!

В это время в дверях столовой показалась Людка.

– Папка! – радостно вскрикнула она и повисла на шее отца.

– Дочка! Как ты выросла! – обрадовался Николай. – Мать скоро догонишь. Ну, как долетела?

– Боялась, что вертолет упадет.

– Эх ты, трусиха! – погладил дочь по спине отец. – Есть хочешь?

– Я ела. А мама нет.

– Тогда ты здесь погуляй, а я мать накормлю. Скоро вертолет обратно полетит. Мы на нем отправимся в Кунград.

Екатерине ужасно не хотелось снова увидеть Верку. Но решила все-таки войти в столовую, чтобы показать разлучнице и другим жителям поселка, что она была и остается законной женой Николая и по-другому быть не может.

Отец с матерью исчезли в дверях пищеблока, а Людка пошла по улице. Она рассматривала землянки, и они ей казались невиданными чудовищами. По какой-то случайности эти звери пустыни выползли рядком из земли до половины туловища, да так и остались лежать под открытым небом, щетинясь тростниковыми чубами. Иногда они разевали рты-двери, чтобы впустить или выпустить людей из своей хищной утробы, а затем снова надолго замирали без каких-либо признаков жизни.