Приди и помоги. Мстислав Удалой
Шрифт:
Когда Мстислав Мстиславич приблизился, новгородская толпа расступилась и образовала широкий круг, приготовилась слушать. Князь вышел на середину этого круга.
— Граждане новгородские! — начал он, решив говорить с ними так, будто дело происходило на Ярославовом дворище. — Я князь ваш, вами призванный, всегда за вас стоял и стою! Прошу вас, братья, обиды все забыть и нынче же выступить в поход со мною и смоленской ратью!
Это они все уже слышали. Хватит! Их не проведешь! Пусть бы даже не один Мстислав Мстиславич, а все князья русской земли перед ними взмолились.
— Не пойдем! Нет нашего хотения!
— Зачем нас, князь, сюда привел? Нас вчера как обидели, а ты где был? Почему не вступился?
— Домой! Домой хотим идти! Боле никуда!
— Нашими руками хотят! А мы не согласны!
Мстислав Мстиславич стоял молча. Он уже и не слушал этих криков. Думал — как будет обходиться в походе одной смоленской ратью. Народу мало получается, придется воевать с большой хитростью. Чермный-то всю черниговскую землю поднимет, полки выставит стеной. А войне все равно быть. Может, оно и к лучшему, что от горлодеров освободился? Он оглядел новгородскую толпу и понял, что она уже некоторое время молчит, жадно ожидая ответа от своего князя.
— Ну что же — и на том спасибо вам, граждане новгородские! — В голосе князя Мстислава не было укоризны. — Спасибо, что проводили, не пустили меня до Смоленска одного. Теперь же мы должны расстаться! Я далее пойду, а вы хоть здесь оставайтесь, а то — возвращайтесь в Новгород. Да меня дожидайтесь! Жив буду — вернусь с победой и с добычей. Скотины много пригоню. Вы любите ведь скотину-то? Я пригоню. А на том — прощайте, граждане новгородские!
На этих словах Мстислав Мстиславич оборвал свою речь, не поклонился войску даже, а — кивнул небрежно и вышел из круга, почтительно перед ним расступившегося. За спиной он больше не слышал криков, только — мычание. Новгородского войска для него уже не существовало. Оставалась своя старшая дружина, луцкая дружина князя Ингваря, дружины Ростиславовых внуков и — смоленское ополчение. Не так и плохо! На Новгород он было пошел тогда с гораздо меньшими силами!
В смоленском стане князья с нетерпением ожидали его.
— Видишь, князь, как получилось, — сказал он Мстиславу Романовичу. — Еще и битва не началась, а я уж войско потерял. Не передумаете идти со мной?
— Что ты! Что ты, князь Мстислав! — разом заговорили все. Тогда он окончательно отбросил все посторонние размышления и жестко, как и подобает водителю войска, приказал:
— Стан сворачивать, сниматься. Обоз собрать. Обозным пусть объявят: если в пути задержка какая случится — велю пороть их плетьми. Как только я с дружиной пойду — вам быть готовыми и выступать следом. Ну — с Богом, братья!
Князья разошлись, и сразу же в стане все пришло в движение. Своя дружина была давно готова, обоз с припасами — тоже, и теперь можно было понаблюдать за тем, как сворачивается стан, и там, где только что было нечто похожее на поселение, заполненное беспорядочной ходьбой, разговорами и прочим мирным шумом, возникает грозная военная сила — собранная, построенная и хоть сейчас готовая в бой. И звуки становились все приятнее для
Вскоре дружина Мстислава Мстиславича во главе со своим князем, не глядя в сторону стана новгородского, пребывающего в растерянности, двинулась от Смоленска. Вслед за ней пошло и все остальное войско. Когда проезжали мимо, кто-то из новгородцев крикнул, стараясь пообиднее:
— Дорога скатертью, смоляне! Порты не потеряйте!
Но ему никто не ответил — ни в своем стане, ни тем более из смоленского ополчения, которому настрого было приказано молчать и не обращать внимания, если станут задираться.
Войско вскоре скрылось из глаз, и новгородцы остались одни. Твердислав был с ними. Но удалился к себе в шатер и выставил стражу, которая налаживала прочь всех тех, кто, мучимый вопросами, хотел его побеспокоить. До самого вечера становище пыталось веселиться — ведь настояли на своем, сделали как хотели! Но веселье получалось натужным, шутки казались не смешными, даже пиво в открытом бочонке, стоявшем прямо посреди стана, не привлекало уже многих, к огорчению хозяина бочонка, выставившего его из своих запасов. Такой бочонок, открыв, допивать надо до дна, а то — испортится, выдохнется, будет пойло для свиней, и больше ничего. Вечер наступил, все разошлись, улеглись, не порядили даже охрану на ночь. От кого охранять-то? Твердислав к ним так и не вышел.
Утром опять зашумели. Что теперь делать? Никто не знал. То, что всех их вчера объединяло — хмельной угар, — выветрилось из голов, и головы были пустыми, звонкими. Никто не понимал, как могло произойти то, что произошло. Толпой приступили к шатру Твердислава.
Посадник! Выходи к нам!
— Что мы здесь сидим? Скажи, что делать!
— Выходи, посадник!
Тут уж Твердислав к ним действительно вышел. Передние даже отшатнулись — так он был зол и страшен. Усы — торчком, глаза выпучены, зубы ощеренные так и сверкают.
— А я вам не посадник больше! — напрягаясь что есть силы, закричал он. — Сами собой управляйте, а я не хочу! Как я из-за вас князю в глаза смотреть буду?
Молчание было ответом, и Твердислав почувствовал, что новгородцы — даже самые ярые вчерашние крикуны — снова в его руках.
— Домой хотите? — продолжал он. — Идите домой! А я с вами не пойду! Я такого позора перед Новгородом принимать не стану! Что вы дома говорить будете? Прогулялись, попировали, князя бросили — и назад? Стыд-то, стыд-то какой!
Они оживали на глазах. Чесали в затылках, качали сокрушенно головами, крякали, прокашливались. Наконец заговорили, все почти разом, перебивая друг друга:
— Не сердись, посадник! Погорячились маленько.
— Сами не помним, как все вышло! Прости!
— Пойдем за князем!
— Догоним войско, повинимся. Веди, Твердислав!
Он снова оглядел их, будто раздумывая. А внутренне был совершенно спокоен.
— Так что — за князем пойдем? А дальше что? Не запроситесь опять домой с полдороги?