Придорожная трава
Шрифт:
– Мы его похороним, и поставим ему памятник, – тихо сказала Ника девочкам, – и всегда-всегда будем про него помнить.
Они продолжали выть без слез, и Ника без колебаний двинулась вперед, взяв их за руки.
– Мы будем сильными, чтобы не случилось, – она твердо сжала их ладошки, – нечего скулить. Азат спас вас от смерти. Мы отнесем его домой. И… больше не отходите от меня ни на шаг.
Ее решимость чуть успокоила их нервное напряжение, по их щекам потекли слезы – это было немного лучше, чем бессловесный вой.
– Он… он хотел завести нас в лес на съедение диким зверям? – сквозь слезы спросила Марта.
– Я не знаю. Наверное. Что он сказал вам?
– Он сказал, мы
– Он вас обманул, – жестко констатировала Ника.
Айша подняла на них несчастные, полные слез глаза. Ника и представить себе не могла, что собаки умеют плакать.
– Ты одна у нас теперь осталась, – Ника погладила собаку, – отойди, дай нам поднять Азата.
Сука на секунду положила голову ей на ноги, демонстрируя преданность, но как будто поняла, что от нее хотят, поднялась и отошла в сторону.
Не так-то просто оказалось оттащить огромного пса во двор. Поднять его у Ники не получилось, и пришлось волочить его тело по земле. Девочки нисколько не побоялись дотрагиваться до мертвой собаки, и помогали ей, сколько могли, роняя слезы на черно-белую шкуру. На середине пути Ника подумала, не позвать ли ей плотника на помощь. И донести собаку, и вырыть ему могилу – тяжелая, мужская работа. В этой просьбе он безусловно ей не откажет. Но потом решила, что последний долг преданному псу они отдадут без посторонних. Ведь больше ничего сделать для Азата они уже не смогут, как бы им этого не хотелось.
В цоколе нашлось два лопаты – большая и маленькая, саперная. Сначала Ника хотела вырыть могилу у задней стены дома, но подумала и решила, что это будет нехорошо. Если они действительно хотят про него помнить, пусть он лежит перед крыльцом, там, где планировалось разбить клумбу.
Могилу рыли долго, Ника понятия не имела, как трудно, оказывается, выкопать яму сколько-нибудь приемлемой глубины. Девочки помогали ей по очереди. Все втроем натерли ладони до пузырей – Ника не догадалась, что надо надеть перчатки. Аккуратный песчаный холмик вырос над землей лишь через несколько часов. В гараже осталось немного камней, которыми был облицован цоколь, и они обложили ими могилу ровным овалом. Получилось красиво.
– Мы закажем ему настоящий памятник, из гранита, – Ника присела на корточки.
– А можно сделать из гранита собаку? – спросила Майя.
– Не знаю. Наверное, можно. Завтра поедем и спросим. Ну что, сегодня нам осталось только нарвать ему цветов.
– Мы около пляжа видели люпины.
– Они почти совсем распустились.
И лишь по дороге к реке Ника вспомнила, что забыла накормить детей обедом. Нет, ей не справиться со всеми материнскими обязанностями без Надежды Васильевны. Если бы она сразу подумала про обед, когда вернулась из администрации, возможно, Азат был бы сейчас жив.
Пушистый полосатый кот вышел из лесу, отряхивая лапы. Пусть сегодня хозяйка дома спит спокойно, у нее осталась последняя ночь. Пусть отдохнет. Нижний мир вовсе не так жесток, как кажется. Убийства – не их стезя, за убийства дорого приходится платить. Одно дело – убивать жрецов темного бога, и совсем другое – женщину с детьми. Но если уж они решились на убийство, они не станут глумиться над беззащитными жертвами. Они подарят им красивую и счастливую смерть.
Хозяин снов оглядел долину – призрачная, прозрачная ночь. Такими ночами людям должны сниться странные и красивые сны. Он пролез во двор под воротами, неслышно прошел по дорожке мимо свежей собачьей могилы, засыпанной цветами. Безымень слегка перебрал, не было никакой необходимости убивать собаку. Ему вообще не хватает мудрости
Сука расслабилась и перестала дрожать, потом лапы ее начали подергиваться, а пасть приоткрылась в улыбке, беззвучно хлопая губами – она бегала и лаяла во сне.
Хозяин снов приоткрыл дверь, прокрался в темный дом и поднялся на второй этаж. Они спали в одной комнате – мать и две дочери. Спали беспокойно, вспоминая тревоги прошедшего дня. Пусть сегодня они будут счастливы. Она не такая уж злая и жадная, эта женщина. Ей просто не повезло. Если бы она не собиралась разрушить избушку, то могла бы успеть уехать из Долины. Своим непременным желанием победить она подписала смертный приговор себе и детям.
Кот прошел по подушке одной из девочек. Им приснится одинаковый сон, сон о том, как летней ночью к ним пришла берегиня – добрая фея – и исполнила самое заветное их желание: никогда больше не уезжать в школу, жить вместе с мамой и папой. Пусть идут все вместе по осеннему парку и собирают желтые листья, как это было когда-то давным-давно, когда они были совсем крохами.
Что могло бы стать самым лучшим сном для этой женщины? Нет, не проданные участки, ей только кажется, что это самое главное в ее жизни. Пусть ей приснится тот далекий солнечный день, тридцать лет назад, когда отец потихоньку от матери забрал ее из детского сада и повел в кафе, есть мороженное, политое сиропом. Пусть она снова увидит три разноцветных шарика в блестящей металлической вазочке и вспомнит, ела ли она за всю жизнь что-нибудь вкусней? И был ли в ее жизни еще хоть один мужчина, который любил бы ее так же сильно, как отец, которого волевым решением мать лишила ее после этой встречи навсегда? Пусть вспомнит его грустный, внимательный взгляд, и тихий голос. Он не умел рассказывать сказок, и не играл с ней в куклы, но он любил ее, искренне, как умел.
Пусть сегодня будут счастливы. Завтрашней ночью они умрут.
Илье приснился цветок папоротника. Он шел через сумеречный лес, и меж деревьев заметил зыбкое красноватое сияние. Будто звезды вспыхивали на миг, и опять гасли, чтобы вспыхнуть снова, но с другой стороны. Он отодвинул еловую ветку, загораживающую от него призрачный свет, и увидел его: мерцающий розовыми искорками, большой бархатный цветок чуть покачивался на тонком стебле, словно кивал головой. Он был цвета заката перед ветреным днем, и лепестки его, причудливые, зазубренные, пропитались закатом. Он походил на остывающий уголек, не тронутый пеплом, на осколок солнца, уходящего за горизонт – не столько светом, сколько мимолетностью своего существования. Еще минута – и погаснет, исчезнет, растает в прохладе сумерек. А дотронься – обожжет.
Илья присел перед ним на корточки и протянул руку, ладонью вверх. Розовые искорки бились о его пальцы – острые, горячие, но слишком маленькие, чтобы причинить вред. От цветка исходило тепло, мягкое тепло нагретого солнцем камня, а не обжигающий жар огня.
Сон разорвал грубый крик Сережкиного телефона: «Тын-дын! – кричал искусственный голос, – тын-дын! Ты что, не слышишь? Тын-дын!»
Разница между тем, что Илья видел, и что слышал, была чересчур разительной, и на секунду голос этот показался ему кошмаром. Он сел на кровати, хлопая глазами и оглядываясь по сторонам. Призрачная ночь за окном – непонятно, солнце недавно село или собирается подниматься.