Придорожная трава
Шрифт:
– Что тебе за дело до них?
Илья усмехнулся:
– Она тоже спрашивает, что мне за дело до вас. Как вы не понимаете, они живые… Они люди, они…
– Твои соплеменники? – хмыкнул Леший, – ну и что? Они собираются уничтожить тебя, и нас вместе с тобой. Они, в отличие от тебя, не хотят знать сострадания. Оставь их нам. Они умрут тихо и безболезненно, и даже без страха.
– Нет… – прошептал Илья и покачал головой, от ужаса и удивления приоткрыв рот.
– Уйди, хозяин. Не надо вмешиваться.
– Вы давали им срок до Купалы…
– Хватит.
– Послушайте, дайте мне с ней поговорить, – Илья шагнул вперед, – в последний раз. Я смогу убедить ее…
– Сколько раз ты уже это делал? И что? Это что-нибудь изменило?
– Я говорил с ней так, что она меня не понимала. Может быть, теперь я смогу?
– А если не сможешь? Если она опять не станет слушать тебя. Верней, не услышит? Что будет тогда? Ее смерть будет закономерной и справедливой.
– Вы хотите сказать «целесообразной»? – скривился Илья.
– Пусть будет так. Для нее, как ты выражаешься, целесообразность – главное жизненное правило. Так что справедливым будет подходить к ней с ее же мерками.
– А дети? Ее дети?
– Ее дети – часть ее, так же как твой сын – часть тебя. Уходи. Забудь о них.
– А если я не уйду? – Илья поднял голову, – вы убьете и меня?
– Нет, – покачал головой Леший, – это было бы несправедливо. Мы можем причинить тебе вред только случайно.
– Дайте мне забрать хотя бы детей… Они ни в чем не виноваты, – твердо сказал Илья.
Леший крякнул и задумался, а потом ответил:
– Тебе не стоит подходить к детям сейчас. Это опасно для тебя.
– Да мне все равно – опасно это или нет! – крикнул Илья, – я заберу их, даже если вы все встанете у меня на пути!
Леший рассмеялся – утробно и хрипло.
– Тебе смешно? – еле сдерживая злость, спросил Илья.
– Да, мне смешно. Никто не встанет у тебя на пути. Ты – хозяин избушки, ты имеешь право решать. Только помни, что от твоих решений зависит и наша участь. Готов ли ты решать НАШУ судьбу так же легко, как распоряжаешься своей?
Илья смешался.
– Но… но если я позволю их убить… Это тоже будет на моей совести.
– Да, – согласился Леший с улыбкой.
Илья вздохнул. Нет, спонтанное желание Вероники уничтожить избушку не должно стать ее смертным приговором. Это… несоизмеримо. Нельзя убивать за одно только желание. Он убедит ее. Он объяснит ей, и она поймет.
– Тогда пропусти меня, – сказал он Лешему.
Леший недовольно покачал головой:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – тихо произнес он и отодвинулся к стене.
Илья подхватил Сережкину руку и рванул вверх по лестнице, собака не отставала от них ни на шаг, прижимаясь к ногам. Спальня близняшек – вторая комната от лестницы направо.
Но перед дверью мелькнул белый сарафан-саван – Мара
– Не ходи туда, – она раскинула руки, закрывая собой проход.
– Почему? – хмыкнул Илья.
– Не пугай их.
– Они меня ждут. Почему это они должны испугаться?
– Потому что они тебя… уже дождались. Им хорошо и спокойно. Не ходи туда. Они просто уснут, уснут счастливыми.
– Да иди ты к черту! – взорвался Илья, – ты сама понимаешь, что говоришь? Они же живые! Они маленькие!
Он шагнул ей навстречу, но Мара обвила его руками, сцепляя их замком у него за спиной, и положила голову ему на грудь.
– Не ходи туда, пожалуйста, – шепнула она, и Илья почувствовал, что не может добровольно избавиться от ее объятий. Прохлада ее тела закружила голову, ее невесомые и в то же время твердые руки легко ласкали его кожу, волнистые волосы струились по его груди.
– Мара… – шепнул он, – отпусти меня.
– Я покажу тебе цветок папоротника, – зашептала она в ответ, – я буду любить тебя, я никогда не причиню тебе вреда, только не ходи туда. Я прошу тебя, не ходи. Я не хочу потерять тебя, когда ждать осталось всего три дня.
– Отпусти меня, или я не стану ждать трех дней.
– Не ходи туда. Если ты увидишь его…
– Кого?
– Какая разница. Если ты увидишь его…
– Превращусь в камень? – натянуто улыбнулся Илья, изнемогая от ее близости.
– Нет, это будет знамением, это… печать судьбы. Не ходи.
– Отпусти меня, или я умру до того, как увижу это знамение.
Она со вздохом разжала руки и оттолкнула его назад. Илья еле сдержался, чтобы не схватить ее, не прижать к себе уже собственными руками. Он встряхнул головой, как мокрый пес.
– Не ходи, – в последний раз шепнула она, и в ее голосе он услышал боль и разочарование.
Илья пожал плечами и распахнул дверь. В спальне горели свечи, не много, но вполне достаточно, чтобы осветить всю детскую. На ковре в середине комнаты сидели обе близняшки, прижимаясь друг к другу и кутаясь в одно одеяло. А напротив них на коленях стоял какой-то мужик, и что-то ласково девчонкам шептал.
– Мы пришли, – заявил Илья с порога, втягивая Сережку за собой.
Девчонки подняли головы, и Илья увидел, как глаза их медленно расширяются и наполняются ужасом. Потом взгляды их заметались, они смотрели то на Илью, то на человека, сидящего перед ними, и, наконец, обе разразились громким визгом и, путаясь в одеяле, поползли назад, к своим кроватям.
Илья слегка растерялся, не понимая, в чем дело, и тогда человек, сидящий на ковре, медленно, как бы нехотя, оглянулся. Глаза их встретились, и Илье показалось, что столкновение взглядов выбило из воздуха искру. На него смотрело его отражение, его точная копия, он сам… Безымень. Он же видел его однажды, ночью в лесу, почему же тогда это не вызвало такого ужаса и такого напряжения?