Приемщица
Шрифт:
– Но ведь вы этим занимаетесь?
– Мы этим занимаемся, – поправил Шанин. – Поскольку иначе человечество вымрет. А кроме того, это один из способов не умереть с голоду нам самим. Хотя можно умереть и от другого…
Из-за стены что-то спросили – Саша подалась в окошко, что-то отвечая. Я отметила, сколь совершенна ее задница. Разумеется, она была принципиально иной, чем та, которую я видела в моечной – округлая, вытянутая вниз, она сияла, как раздвоенный экзотический плод с почти жемчужной кожицей.
Пожалуй, это была самая красивая из всех виденных мною женских задниц… хотя, честно говоря,
Доктор вздохнул и звонко шлепнул девушку по ее красивым местам.
Она не отреагировала, продолжая с кем-то говорить. А я, задержав взгляд дольше необходимого – никогда в жизни не видев вот так близко голую женщину – заметила, что на Сашиных ногах до самых колен темнеют и блестят влажные полосы.
Девушка выпрямилась, отвернулась от захлопнувшегося окошка, шагнула к стойке, потянулась к кипе бумаг. Отработавший донор встал с кушетки и схватил бедра над черными резинками. Саша продолжала писать – он поддел ее снизу и принялся молотить так быстро, словно ожидал, что в любой момент тело у него отнимут. Начальница отдела не обращала внимания, находившийся внутри предмет ее не волновал – заполнив один журнал, взяла со стола следующий. Парень коротко вскрикнул и притиснул девушку к себе, потом отвалился – на белых ягодицах еще пару секунд алели отпечатки пальцев – и, тяжело дыша, поплелся в душевую.
А начальница писала и писала, не обращая внимания на жидкость, ползущую из нее по чулкам.
Дописав, положила ручку на стол и направилась в бокс, где работал использовавший ее донор. Нагнулась над кушеткой – я невольно отметила, сколь хороши ее ноги, ненастояще длинные из-за тонких шпилек – и вышла со скомканной простыней в руках. Вернулась за стойку, открыла еще одну, не замеченную мной узкую дверь, исчезла в темноте.
– Гигиена у нас на всей высоте научно-технического прогресса, – сказал доктор. – После каждого акта белье меняется, даже если осталось чистым. У Александры в кладовой кипа свежего, после конца рабочего дня использованное забирают в прачечную, и так далее.
Начальница цеха защелкнула дверь, прошла с тот же бокс и принялась застилать кушетку. При этом она наклонялась так, что я невольно отвела глаза, чтобы не увидеть всего, что темнело и блестело у нее между белых ягодиц над черными краями чулок.
– Вот это и есть наш процесс, – подытожил Шанин. – И это еще не предел. Ну, теперь вы все видели, пойдемте знакомиться с коллегами.
– Куда? – спросила я, поняв, что помещение имеет бездну всяких закоулков.
– В бытовку, – коротко ответил доктор, увлекая меня в дальний конец цеха. – Надеюсь, вам понравится и там.
– Я тоже, – я кивнула, поняв, что здесь все продумано до мелочей.
Краем глаза я увидела, как Саша протирает шваброй идеально блестящий пол.
6
«Комната отдыха» приемщиц – как правильно именовалось помещение, где мои новые коллеги коротали свободное время – в самом деле мне понравилась.
Слепо забеленные до откидывающихся фрамуг окна не мешали ощущению света. В одном углу стоял горшок с высокой драценой, в простенке около двери сияло ростовое зеркало, как в магазине одежды, наполнявшее помещение простором. В комнате разместились три кушетки, шкафы, несколько стульев, большой стол с набором, привычным для заведений, где сотрудники целый день не выходят из помещения: электрический чайник, банка с растворимым кофе, жестянка не самого дешевого печенья. Не было только грязной, как вокзальный туалет, микроволновой печи: обещанные Шаниным ежедневные обеды из кафе избавляли от удовольствия вдыхать вонь перегретых домашних похлебок, привычных по всем моим прежним местам работы. Табличка на двери обозначала санузел, оборудованный только для нас.
Поистине организаторы учли все, чтобы женщины, служащие сосудами для сбора предоплаченного продукта, в свободные минуты могли себя восстановить и даже приумножить.
Когда доктор меня привел, обе приемщицы оказались на месте.
Та смугловатая, которую на моих глазах имел донор, разрядившийся потом в начальницу отдела, сидела около стола, закинув ногу на подоконник, и медленно пила кофе.
Вторая, светлая, расположилась на стуле – точнее, сразу на двух, положив на каждый по одной своей половинке. И, склонившись, пинцетом для бровей выщипывала интимные волоски.
Обе были без одежд, как и предупреждал доктор.
И обе в общем соответствовали описанному критерию отбора.
Смуглая была идеальной с точки зрения внешности «ниже средней». Лицо ее было жестким и даже суровым, скорее мужским, нежели женским. Она состояла из двух частей. В нижней раздалась по-женски, имела бедра-брусья и очень длинные голени. А верхняя осталась почти подростковой. Ее признаки млекопитающих представляли собой довольно жалкое зрелище: размерами они не превышали моих ладоней. В довершение женщина была подстрижена под ноль и выкрашена басмой.
Вторая представляла полную противоположность: белая и гладкая, чрезмерно обильная. Над круглыми белыми плечами возвышалась большая красивая голова с благородным профилем. Ей бы пошли светлые кудрявые волосы изрядной длины. Но она тоже имела короткую стрижку и казалась сивой. На огромной ягодице я рассмотрела цифры 1340, написанные черным маркером.
Доктор представил меня: темную звали Катей, светлую – Адой. Женщины прервали свои занятия, попросили сразу перейти на «ты» и с поразившим меня радушием предложили выпить кофе всем вместе.
С новыми коллегами с первой секунды было необычно легко и просто.
Сначала я даже подумала, что их радушие наиграно. Везде и всюду, где мне приходилось работать, нас женщин – точнее, это я была женщина, а они оставались просто бабами – имелось огромное количество и жили мы, как скорпионы в банке.
Но здешний коллектив сразу оказался бесконфликтным.
Мне налили кофе и, чтобы завязать разговор, я начала с того, что меня в самом деле заинтересовало.
– Слушай, – я обратилась к белотелой Аде. – Можно вопрос?
– Хоть два. Спрашивай, я тебе не съем.
– И я не съем, – добавила Катя. – Разве что немного покусаю.
Ее голос оказался низким и приятным.
– Пока один и только к Аде, – я тоже засмеялась. – Я поняла, что доноры кодируются пятью цифрами, вас… то есть нас всего три штуки и не кодируют. Что означает четырехзначный номер на попе?
– Это не номер, – Ада захохотала, тряся всеми складками. – Это время последней сдачи. Тебе доктор говорил про срок пипира пятнадцать минут?