Приглашение на казнь
Шрифт:
Барон видел, что госпожа задумалась. Он сам беспокоился, но предпринять что-либо не мог, пока не выйдут все сроки условленного времени ожидания.
— Дети устали и им пора обедать, — Наташа встала, поднимая Лиутберта, сидящего на дощечке в песке. Он, не выпуская кубка с собранными ракушками, не протестовал.
— Можешь оставить их здесь, малыш. Никто не возьмёт. Потом мы их помоем.
Грета поднялась, отряхивая платье:
— Мы вернёмся сюда после обеда?
— Вам нужно отдохнуть, а потом посмотрим. И ты иди, поешь, —
Все направились к замку. Запахи приготовляемых блюд витали на улице. Все готовились к приезду господина и его гостей. Девушка вошла в кухню через боковую дверь, решив взять лакомства для своих питомцев и навестить их согласно своему графику.
Берта, красная и потная, сидела на скамье у стены, обмахиваясь полой передника. Кивнув госпоже, тяжело встала:
— Вам, как всегда, косточек и печенья? — махнула прислуге, нарезающей морковь. — Что-то мне плохо сегодня. — Вернулась на скамью. — Душно.
Наташа промолчала, забирая из рук прислуги капустный лист с лакомствами. Лист схрумкает Зелда.
Охранник не отставал. Скользнув по нему взглядом, она направилась привычным маршрутом.
У собак задерживаться не стала. Кто-то, видимо совсем недавно их разозлил и они кидались на стену вольера. Под их тяжёлыми телами основательный забор вибрировал, грозя рухнуть. Стражник, находясь на почтительном расстоянии, напряжённо наблюдал за происходящим. Щенки так и не подошли, как всегда это делали, а пугливо жались у входа в свои «хоромы». Собаки здесь жили лучше, чем некоторые крестьяне в деревне.
У конюшни Яробор, раздетый по пояс, укладывал небольшой стог сена. Оставшись один, он завершал работу. Надзиратель топтался рядом, подгоняя его, недовольно ворча, что снова опоздает к обеденному столу.
Русич, довольно усмехнувшись, что остался незамеченным русинкой, проследил за ней и её охранником. У девки не будет повода насмехаться над ним за его неприглядный внешний вид. Он слышал, что иноземка обрела семью. Недоумевал, зачем ей нужно было убеждать господина, что она русинка? Одетая сегодня в искрящееся на солнце платье, открывающее лодыжки, она притягивала взор. Накинутая на плечи вязаная косынка, завязанная узлом под грудью, не скрывала обнажённых рук, вызвав у мужчины сильное волнение. Оглянувшись и не найдя своего «опекуна», он продолжил стоговать свежее ароматное сено, напомнившее ему запахи родной стороны и образы крестьянских девок, гуськом бредущих через брод, с подобранными по колени юбками.
Зелда приветственно заржала, выражая радость, нетерпеливо перебирала ногами и тянула морду через высокие перила.
Рядом в стойле ей ответил оседланный конь. Охранник отошёл к нему, успокаивая.
Наташа, чувствуя, как раздражена и устала от ожидания отряда, открыв дверцу денника, зашла к мулице. Уткнувшись в её тёплую шею с шелковистой ухоженной шерстью, слушала, как аппетитно хрустит лист капусты на зубах животного. Конский запах проник в лёгкие. Девушка чихнула. Зелда
— Понимаешь меня, да? — поглаживала шею малышки, перебирая жёсткие волосы гривы.
Рядом заржал конь. Зелда вздрогнула, пятясь.
Наташа отшатнулась от неё, натыкаясь спиной на кого-то. Её обхватили за плечи, разворачивая, и, вытащив из загона, пригвоздили к столбу стойла.
Мулица, как чумная выскочила из денника и понеслась к выходу.
Охранник, сверлил иноземку злым горящим взглядом, схватив одной рукой за горло, другой зажав рот. Тот самый воин, которого она неоднократно видела у покоев Дитриха.
Он оскалил зубы в демонической улыбке:
— Вот и настала пора посчитаться с вами, госпожа, — сильнее сжал её горло.
У Наташи перехватило дыхание. Недоумение — за что? — и близость конца лишили речи. Малиновая вспышка окрасила всё вокруг. Ноги подкосились. Она мысленно цеплялась за любую возможность, чтобы не потерять сознание, чтобы не сползти к ногам своего убийцы, чтобы не пропустить миг ухода и успеть… А что успеть? Вспомнить что-то? Зачем! Пожалеть о чём-то? Зачем! Ухватившись позади себя за столбик, не в силах пошевелить скрюченными, потерявшими подвижность, пальцами, она, не мигая, смотрела на мужчину.
Он прижал её к столбу своим телом, лишая подвижности, не подозревая, что не даёт ей упасть:
— Ваш мужчина убил мою женщину, а я убью вас.
В голове пульсировала мысль: о ком он говорит? О Кларе? Это его она видела тогда, уходящим в сторону конюшни? Выдавила из себя:
— Клара… — оторвала пальцы от столба, хватаясь за его запястья, пытаясь ослабить хватку на горле. Просипела: — Я никому не причинила зла…
— Вы сами и есть зло, — его лицо перекосилось от ненависти, — неуловимое, не убиенное, живучее…
— Так это вы меня травили, — слабела под его натиском.
— Травил. И не раз. Ходил по пятам, нанимал отребье, чтобы выловить вас. Но вы вёрткая и хитрая, как змея.
— Вы хотели убить вице-графа…
— Смерти вице-графа желала госпожа Агна, а я всегда хотел стать командующим гарнизоном. Я ненавижу всех Бригахбургов. Их всех убьют… Они, считай, уже мертвы.
— За что? — тянула время, надеясь… На что?
— Она должна была стать хозяйкой всего этого, — он нервно крутанул головой.
У горла жертвы появился кинжал. Холодное лезвие коснулось шеи. Горячая струйка крови торопливо проделывала дорожку по шее Наташи. Она судорожно сглотнула:
— Вы не сможете выехать из замка, — земля уходила из-под ног.
— Решётка уже поднята, дверь открыта, а конь оседлан. Когда меня хватятся, я буду уже за рекой, — он рассмеялся, запрокинув голову. Дико. Страшно. Захлебнулся, резко выворачиваясь. Его шею, словно канаты, обвили детские руки.
Франц повис на плечах злодея. Тот в попытке стряхнуть мальчишку, выругался, делая шаг в сторону.