Приговор
Шрифт:
Видавшего виды Шатунашвили поначалу несколько смутило такое поведение. И документы в порядке, и человек ведет себя спокойно, не нервничает. Правда, вот внешность. Слишком уж точно отвечает она словесному портрету. «Э, брат, — подумал начальник, — а выдержка у тебя железная».
— Вы едете из Кировабада?
— Как видите.
— А почему на руставском поезде, дорогой?
— Хотел земляка навестить, да не застал его.
— А где живет ваш земляк?
— Адреса не знаю. Найти дом, улицу могу. А вот почтового адреса не знаю.
— Где
— Работал? — поправил задержанный. — Я запамятовал. А сейчас, как я сказал, он куда-то выехал.
— Та-ак, — протянул начальник милиции, — значит, раньше вы бывали в Рустави.
— Да, — старик улыбнулся. — Объясните, к чему этот допрос. В моем возрасте это несколько…
Шатунашвили тоже широко улыбнулся.
— Каждая работа имеет свои особенности. Майсурадзе, проводите товарища в соседнюю комнату.
Проверяемый встал.
— Минутку, генацвале, — остановил его начальник милиции, — разрешите-ка вашу палку.
Шатунашвили чуть не выронил массивную трость, тяжелая, черт возьми!
Старик снял очки, протянул руку:
— На каком основании?
Шатунашвили с любопытством разглядывал полустертые инициалы на отполированном дереве, костяной набалдашник редкой работы. Почувствовал вдруг, как в палке, внутри, что-то сместилось. Покрутил головку. Она легко сдвинулась с места. Шатунашвили стал лихорадочно отвинчивать эту своеобразную крышку. На стол выпало несколько желтых монет.
— Задержать и обыскать этого завхоза!
Майсурадзе схватил задержанного за кисти рук и с удивлением почувствовал явно несоответствующую возрасту силу его напружинившихся мышц. Мгновенно преобразилось и лицо старика, словно кто-то сорвал с него маску благодушия и наивности, глаза сверкнули ненавистью.
…Ночью, за решеткой отсека конвойной машины мерно покачивался Оскар Заступин. Он не кусал губ, не проклинал никого за провал. Только с каким-то повышенным интересом следил сквозь решетчатое оконце за кусочком освещенного луной облаком, прислушивался к перестуку колес бегущего рядом поезда.
Машина на предельной скорости мчалась по шоссе Тбилиси — Баку.
ГЛАВА 26
ДАМА «ИКС» — ОНА?
До самого вечера просидел Заур в отдельном боксе, куда поместили Мариту. Ковшов объяснил Акперову, что нанесен сильный удар тупым предметом в теменную область головы и не исключено кровоизлияние в мозг. Хирург уже не шутил, как обычно.
Упорно держалась температура. Марита не открывала глаз, громко стонала, металась. В редкие минуты затишья Заур с замиранием сердца вглядывался в заострившиеся черты — ему казалось, что дыхание ее прерывается. Он потерял счет времени и даже не заметил, как в палате сгустились сумерки. Вздрогнул, когда медсестра легко коснулась его плеча.
— Товарищ майор, вас к телефону!
Акперов медленно поднялся с табурета, прошел в дальний конец коридора. Он не сразу узнал голос начальника.
— Отличные новости, дорогой! Слушай внимательно. В Тбилиси перехвачен Заступин. Найдены все ценности. Большая сумма денег, золото, валюта, чистые паспорта и незаполненные бланки некоторых других документов. Пистолет «Макарова», несколько обойм к нему. Сегодня же Заступина отправят в Баку.
Заур вяло поблагодарил Асланова за добрые вести. То, чем он жил все эти дни, странно сместилось куда-то на второй план. Он вернулся на свой табурет и всю ночь оцепеневший, с воспаленными от бессонницы глазами мучительно ждал момента просветления. Тщетно. Бледные губы раздвигал лишь стон, запавшие, без кровинки щеки, могли поспорить белизной с бинтом, плотной шапкой покрывшим голову.
На рассвете Заур вынужден был оставить бокс. Уже на улице, глотнув свежего ветра, он вдруг впервые трезво — не сердцем, умом — осознал угрозу печального исхода. «Нет. Нет. Нет!» — твердил он.
— Вы что-то сказали? — обернулся к нему заспанный, по-мальчишески пухлогубый шофер такси.
— Нет, нет, — Акперов поежился. — Давай быстрее…
В кабинете он настежь распахнул створки окна, жадно выпил воды, поморщился от головной боли.
Жизнь до сих пор представлялась ему, как трудный, интересный поиск с рассветами сквозь табачный дым кабинета, с порывистым бакинским ветром, все время с друзьями, на людях. Он ждал. Не признавался себе, но затаенно ждал своего счастья. И вот пришла любовь…
Акперов подошел к столу, поднял трубку телефона.
— Фархад? Доброе утро! Акперов говорит. Да. Ты должен приехать сюда. Во-первых, доставили арестованного, а во-вторых… В общем, надо поговорить.
Головная боль не проходила. Откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза. В дверь кто-то тихо, но настойчиво постучал.
— Да!
Старший инспектор Никольский прошагал к столу, доложил официально, по форме:
— Товарищ майор, дежурство принял. Все в порядке!
— Ну что ж, отлично, — вздохнул майор. — А как себя чувствует в камере арестованный?
— Спит бандюга. Похрапывает, как в собственной постели.
— Ничего, пусть отоспится… Всему свое время. Вызовите Носову. Она нужна будет на допросе.
— Это я мигом организую, товарищ майор. Она работает там же, где этот парень, Мурадов, в трамвайном парке. Устроили ее в общежитии. Словом, жизнь налаживается.
— Жизнь налаживается, — проговорил майор, устраиваясь на своем «заслуженном» диване. — Улавливаешь, Заур, — налаживается.
…Следователь прокуратуры младший советник юстиции Байрамов приехал к десяти часам утра, бросил на стол кожаную папку, в которой находилось объемистое дело об убийстве, весело поздоровался.
— Ты опять ночевал в кабинете, бездомный бродяга?
— Не угадал. На сей раз в больнице.
— Шутишь? Ей плохо?
Акперов молча кивнул.
— Жаль дивчину. Ее показания были бы нужны.
— Кое в чем она уже помогла. Помнишь, Фархад, я говорил как-то тебе, что придется арестовать и других участников убийства?