Приговор

Нестеренко Юрий Леонидович

Однако Ришард не собирался позволять врагу даже такое бегство. Поэтому боевые повозки уже мчались вперед, а за ними с дальнобоями наперевес бежали оставшиеся при оружии стрелки. Впрочем, не все грифонские лучники и арбалетчики думали лишь о том, как добраться до моста (тем более что у них было мало шансов составить конкуренцию собственной кавалерии); довольно много нашлось тех, кто пытался отстреливаться от наступающих врагов, некоторые даже организованно. Однако, едва первые стрелы, выпущенные самыми нетерпеливыми, вонзились в землю, дальнобойцы остановились и принялись спокойно расстреливать противника с безопасного расстояния. Меткость на такой дистанции, правда, оставляла желать лучшего (хотя

каждый залп все равно оставлял на земле новые трупы), поэтому боевые повозки выдвинулись ближе и принялись быстро разъезжать вдоль берега туда-сюда, ведя огонь то одним, то другим бортом. Довольно быстро, однако, стрелами были убиты обе лошади одной из повозок, затем – один конь еще одной; однако, даже потеряв мобильность, повозки продолжали стрелять и сеять смерть. Стрелы утыкали их борта, но не могли проникнуть внутрь, а предпринять решительную контратаку с целью их захвата грифонцы так и не отважились (возможно, потому, что не знали, что внутри лишь по двое стрелков и одному возничему с коротким мечом).

Затем к реке подоспела уже покончившая с рыцарями кавалерия, пресекая отчаянные попытки грифонцев разбежаться вдоль берега. Многие стрелки Карла уже израсходовали к этому времени весь свой боезапас (и, в отличие от обычных боев, не могли пополнить его стрелами, прилетевшими со стороны противника), либо же просто бросили оружие от отчаянья и бежали, куда глаза глядят; их настигали и рубили мечами и топорами. Огнебойная сотня выехала прямиком к мосту и, спокойно встав на месте, стреляла в еще толкавшееся там месиво людских и конских тел; после того, как туда же подъехали две повозки, попытки прорыва на мост прекратились, ибо это означало верную смерть. За какую-нибудь пару минут мост по всей длине был завален трупами; даже мне издали было видно, как покраснела вытекающая из-под него вода. Огнебойцы поскакали прямо по мертвым телам на тот берег, преследуя тех, кто успел уйти.

Оставшимся на нашем берегу конным и пешим грифонцам было приказано бросить оружие и сдаться. Никто из них не посмел ослушаться. Победители радостно разбирали трофейных коней. Ришард, коротко махнув рукой своей свите, спустился с гребня и неторопливо поехал по полю. Для него было едва ли не в новинку пронаблюдать все сражение с безопасного расстояния; в прежние времена он обычно сам вел в бой рыцарскую кавалерию, каковая теперь у нас попросту отсутствовала. Я последовал за ним.

Герцог остановился неподалеку от моста, даже на фоне общей панорамы бойни представлявшего собой малоаппетитное зрелище после того, как по трупам прогарцевали четыре сотни копыт с шипованными по зимнему времени подковами.

– Прикажите убрать этот фарш, – брезгливо махнул рукой Ришард одному из сопровождавших его офицеров и тут же обернулся к подскакавшему с докладом другому. Тот бодро отчитался о том, что мы и так уже видели.

– Карл? – коротко спросил Йорлинг.

– Пока ищут, милорд. Судя по всему, он ушел на тот берег одним из первых. Воспрепятствовать этому на тот момент еще не было возможности…

Ришард нетерпеливым жестом пресек оправдания.

– Наши потери?

– Один стрелок, милорд. Шальная стрела залетела в бойницу повозки, той, что осталась без коней. Не повезло парню – это была, похоже, одна из последних стрел, выпущенных в этом бою.

– А, та повозка, чей экипаж, несмотря на потерю лошадей, не покинул ее и продолжал стрелять? Героическая смерть. Распорядитесь назначить от моего имени пенсию его семье. Дюжину… нет, даже пятнадцать золотых.

– В год, милорд?

– Ну не в месяц же! И по кроне единовременно двум выжившим.

– Да, милорд.

Меж тем пленным было велено снять с себя и сложить в кучи сперва доспехи, затем одежду. Нетрудно было догадаться, что за этим последует.

Тем не менее, они покорно повиновались, даже когда их, раздетых и босых, выстроили вдоль берега реки прямо на льду. Меня всегда удивляла эта безропотность, с какой обреченные выполняют указания палачей. Уж, казалось бы, когда исход очевиден, вариант поведения ровно один – драться до последнего, если не прихватить врага с собой, так хоть пару синяков ему поставить, хоть зубами его за лодыжку тяпнуть, когда повалят и поволокут по земле, хоть заставить его пропотеть на морозе… Но – нет. Идут, как бараны на бойню, причем и простолюдины, и аристократы. И более того – почитают это чуть ли не доблестью, а о том, кто перед казнью все же сопротивляется, скажут, что он вел себя трусливо и недостойно. Нет, воистину, люди и логика – это два несовместимых понятия.

Ришард повернулся в седле и вдруг заметил меня.

– А, Бертольд, – он вновь широко улыбнулся. – Как видите, ваше изобретение показало себя превосходно. Признаюсь, результат оказался даже лучше, чем я ожидал. Если бы не нелепая случайность, мы бы вообще не понесли никаких потерь. Вы не только оказали неоценимую услугу Империи, но и спасли сегодня множество жизней… Впрочем, это ведь только говорится – "неоценимую". На самом деле все имеет свою цену, не так ли? И можете не сомневаться – после нашей окончательной победы ваши заслуги будут вознаграждены по достоинству.

– Благодарю, милорд, – наклонил голову я, – но могу я обратиться к вам с небольшой просьбой прямо сейчас?

– Разумеется, – улыбка Ришарда стала чуть-чуть напряженнее, – но вы понимаете, что трудности походного положения ограничивают мои возможности…

– Я всего лишь хотел попросить вас проявить милосердие, – перебил я без пяти минут императора.

Ришард нахмурился.

– Нет, Бертольд. Я не милую изменников. Да и потом, вы знаете, чем они займутся, если их отпустить? Первым делом – ограбят соседние деревни. Мне не нужны банды в моей Империи.

– Прошу прощения, милорд, вы меня не так поняли. Я не собираюсь вступаться за грифонцев. Я хорошо видел, что творят такие, как они, – "независимо от цвета знамени", добавил я мысленно. – Я имел в виду лошадей. Ваши солдаты добили рыцарей, но многие раненые лошади до сих пор живы, – действительно, и до того места, где мы стояли, периодически доносилось жалобное ржание. – Велите вашим людям избавить их от мук.

– А, – лицо герцога прояснилось, – конечно, вы правы. Благородные животные не виноваты и не должны страдать. Я распоряжусь.

– Ваша светлость! – громко позвал высокий голос откуда-то снизу. На сей раз к главнокомандующему обращался не всадник, а пехотинец, что случается нечасто и считается практически дерзостью. Но это был не обычный пехотинец. Это была молодая женщина, командовавшая зондербатальоном. Я не знал подробностей ее истории (как, впрочем, и историй других женщин-стрелков), знал только, что она из дворянской семьи.

– Вы сегодня отлично поработали, капитан, – благосклонно кивнул ей Ришард, едва ли не впервые в имперской истории обращаясь к женщине по офицерскому званию. – Издали невозможно было отличить, когда стреляют ваши подчиненные, а когда – их коллеги-мужчины.

– Да, милорд, – невозмутимо согласилась она, – и от лица всего моего батальона я хочу обратиться к вам с просьбой.

– Ну что ж, победа – лучшее время для просьб, – вновь раздвинул губы в улыбке герцог.

– Грифонцы, ваша светлость, – она кивнула на угрюмых пленных, ежившихся и переминавшихся босыми ногами на льду. – Позвольте сделать это нам.

– Вы хотите казнить их лично? – сразу понял Ришард.

– Да, – ответила она, на сей раз даже не добавив титул.

– Не насытились за сегодня их кровью? – иронически приподнял бровь Йорлинг.