Приговор
Шрифт:
– Что ж, – заключил Ришард, – это тоже резонно, – он снял с пальца перстень с печаткой и протянул мне. – Этот перстень дает вам право приказывать от моего имени. Разумеется, вы не сможете командовать моей армией, но во всем, что касается данного проекта, вы получаете неограниченные полномочия. Я, в свою очередь, рассчитываю на быстрый и успешный результат, – он добавил в голос чуть-чуть металла. Самую малость, чтобы лишь намекнуть, что будет со мной, если эти расчеты не оправдаются.
– Вы его получите, – заверил я. – Ну и, само собой, проекту должна быть обеспечена абсолютная секретность. Карл не должен даже заподозрить не то что характер наших работ, но и то, что я вообще когда-либо посещал ваши родовые владения. Но это вы, очевидно, и сами понимаете.
– Само собой.
– В частности, мое имя не должно упоминаться ни под каким видом. Для всех, кто вообще будет знать о моем существовании, пусть я буду, ну скажем, Бертольдом.
– Хорошо, Бертольд.
– В то же время, я хотел бы участвовать в финальном походе против Карла.
– Это уже третье условие? Мне бы не хотелось подвергать
– Мне тоже, – усмехнулся я. – Но я не собираюсь лезть в бой. Я просто хочу увидеть падение Грифона своими глазами. С практической же стороны я буду вам полезен, если с новым оружием в полевых условиях возникнут какие-то трудности.
– Ну что ж. Да будет так. Это все?
– Еще только одно замечание, ваша светлость. Производство порошка – очень тонкий и ответственный процесс. Достаточно небольшой ошибки в составе или пропорциях ингредиентов – и последствия могут быть самыми неприятными. Например, взрыва не произойдет вовсе. Или хуже того – он произойдет так, что оружие разорвет в руках у стреляющего, поразив его, а не противника. Причем выяснится это в последний момент, когда уже поздно будет что-то исправлять. Я принимаю на себя ответственность за то, чтобы порошок был изготовлен правильно. Но если некие внешние обстоятельства нарушат мое душевное равновесие, боюсь, я не смогу этого гарантировать. Мы поняли друг друга? – я пристально посмотрел ему в глаза.
– Вполне, – герцог спокойно выдержал мой взгляд. – Работайте без всяких опасений. Я гарантирую вам безопасность.
Не знаю, как я выдержал первую неделю. Если за день мне удавалось урывками проспать пять часов, это была практически недопустимая роскошь. Стимулирующие экстракты из трав помогали обманывать организм лишь первые три дня, а потом… потом, наверное, почти единственным, что удерживало меня на ногах, была мысль, что Эвьет сейчас приходится еще хуже.
Обычно перед человеком, берущим на себя роль организатора, тем паче – единоличного организатора, стоит задача сделать весь процесс как можно проще и логичнее. Моя задача была обратной – сделать производство порошка как можно более сложным и запутанным, дабы, несмотря на вовлеченность в дело тысяч работников, никто не смог разгадать секрет. И при этом, тем не менее, получить быстрый и положительный результат! Схему я продумал еще по пути в Норенштайн, замок Ришарда, но одно дело продумать, а другое – воплотить без изъянов на практике.
Вместо трех действительно необходимых мне ингредиентов я затребовал двадцать. Семнадцать из них были, разумеется, бесполезны и, будучи добавленными в порошок, лишь сделали бы его непригодным, а посему, после сложного цикла бессмысленных операций, целиком шли в отходы. По моим чертежам была создана большая лаборатория, где днем и ночью булькали на огне жидкости в огромных сосудах, испуская по сложно переплетенным трубкам едкие и зловонные газы. Лаборатории была выделена особая охрана, и вообще по тому вниманию, которое я ей уделял, нетрудно было понять, что именно она является сердцем всего проекта; на самом деле, разумеется, все протекающие в ней реакции были совершенно бесполезны и не связаны с реальным производством (газы пропускались через емкости с ингредиентами, но никак не взаимодействовали с ними). Также по моим чертежам были построены специальные мельницы, позволявшие дробить и перетирать твердые субстанции, не видя их; одни приводились в движение водой, другие – ходящими по кругу лошадьми и ослами. Лишь три мельницы из девяти мололи то, что нужно, причем периодически я менял порядок, какому сырью куда поступать. Готовые порошки доставлялись в запечатанных емкостях и перемешивались еще одним механизмом; хитроумная система внутренних заслонок, изготовленная уже мною лично в полном одиночестве, впускала в рабочую камеру лишь те вещества, которые требовалось, отправляя в отходы остальные, так, что внешний наблюдатель ни за что бы не понял, что происходит. Я регулярно менял маркировки, так что один и тот же сосуд, помеченный одним и тем же знаком, сегодня содержал уже совсем не то, что вчера. Причем этим изменениям, если бы кто вздумал интересоваться их целесообразностью (хотя перстень герцога и избавлял меня от лишних вопросов), был придан глубокий смысл: я согласовывал процесс с фазами луны и каждые шесть часов с озабоченным видом выслушивал доклад о направлении и силе ветра. Самый вдумчивый аналитик не вычислил бы системы, связывающей подобные данные с моими решениями. Ее и не было. Чтобы самому не запутаться во всем этом, я был вынужден вести записи, но, естественно, шифровал их, в частности, меняя буквы на цифры и одни цифры на другие.
Параллельно производству порошка было развернуто и производство оружия. Тут я уже не предпринимал никаких мер по запутыванию процесса: без порошка огнебой годится в лучшем случае, действительно, в качестве флейты. Поэтому здесь я без утайки выложил мастерам Ришарда результаты наших с учителем изысканий. В частности, нами было установлено, что для повышения дальности и меткости стрельбы ствол должен быть длинным. Мой огнебой был сделан коротким ради возможности незаметно носить его под курткой, а также делать несколько выстрелов подряд без перезарядки. Но для армии требовалось иное оружие, способное разить врага на расстоянии даже большем, чем длинный лук и арбалет. Не мудрствуя, я нарек его дальнобоем. Числом выстрелов приходилось жертвовать – четыре длинных ствола весили бы слишком много, так что дальнобои изготавливались одноили, максимум, двухствольными.
К четвертой неделе октября подготовительные работы были, наконец, в основном закончены, и в арсенал Льва начали поступать первые порции порошка и первые дальнобои. Герцог лично опробовал
Вообще я не знаю подробностей, какими драконовскими средствами Ришард обеспечивал секретность столь масштабных подготовительных действий (в особенности – тренировок стрелков, которые было слышно за несколько миль). К счастью, это была уже не моя забота. Очевидно, однако, что полностью скрыть происходящее было невозможно. Уже сами по себе меры по недопущению утечек и охране целого района, куда никого не пускали, должны были привлечь внимание. Не знаю, что докладывали Карлу, о чем он догадывался и что понимал почти наверняка. Мне оставалось лишь надеяться, что ему хватает ума сообразить: Эвелина по-прежнему нужна ему живой. Что бы он с ней ни сделал – если Йорлинг уже владеет секретом порошка (как мог подозревать Карл), лавина уже пошла, и ее не остановить ни смертью девочки, ни даже моей собственной. Лангедарг мог надеяться лишь на то, что ему все еще удастся заполучить секрет самому. Но никакие его посланцы не могли подобраться ко мне. Меня охраняли едва ли не лучше, чем самого Йорлинга, и меня это более чем устраивало. Во всяком случае, пока. Я понимал, что, когда нам с Ришардом придет пора расставаться, это может создать проблему. Но проблемы следует решать по мере поступления.
После того, как процесс производства оружия и боеприпасов был налажен, он уже не требовал столь активного моего участия, как вначале. Собственно, если бы не необходимость запутывать дело, меняя обозначения и перенаправляя потоки компонентов, я мог бы вообще уже ни во что не вмешиваться – все прочее работало и без меня. И все же я оставлял себе время для сна, но не для праздности, постоянно появляясь то на одном, то на другом участке производства, инспектируя процесс, а иногда и лично принимая в нем участие, дабы занятостью рук изгнать тяжелые мысли из головы.
Работы шли посменно двадцать четыре часа в сутки. К середине ноября в нашем распоряжении были тысяча длинноствольных и сто короткоствольных огнебоев, а также две тысячи фунтов порошка. Через три дня после того, как эти цифры были доложены Ришарду, армия выступила в поход.
Странное это было войско. Оно состояло из одной конницы; не было не то что пехоты, но даже ни одной телеги обоза – ничего, что могло хоть как-то замедлить наше продвижение. Все необходимое везли на вьючных лошадях. В армии было семь с половиной тысяч коней – практически все, что сумел собрать Ришард к этому времени, если не считать обозных кляч, непригодных для наших целей – но лишь четыре тысячи из них несли на себе всадников. Прочие лошади были вьючными и заводными. Идея выиграть двадцатилетнюю войну столь небольшими силами показалась бы бредом любому здравомыслящему человеку – незнакомому, разумеется, со свойствами порошка. Из этих всадников на самом деле только три четверти были кавалеристами – прочие лишь ехали на лошадях для скорости. На этих "прочих" были лишь самые легкие кожаные доспехи, призванные защитить от случайных, долетевших на излете стрел; сходиться с противником они не планировали, и тяжелая броня была не нужна. Собственно, тяжелой брони не было ни на ком в войске, даже сам Ришард был облачен лишь в простую кольчугу с нагрудником – тяжелая кавалерия, элитная и самая грозная сила в любой армии, у нас отсутствовала, как класс. При ожидавшейся тактике боя она была бы только помехой. Нашими козырями, помимо самого главного, были быстрота и мобильность. Часть доспехов и мечей своего воинства Ришард просто велел переплавить, чтобы как можно быстрее изготовить дальнобои.