Приговор
Шрифт:
– На моего хозяина, купца, напали разбойники, – громко продолжал пришелец, не смущаясь отсутствием реакции. – Мы сумели отбиться, но хозяин тяжело ранен. Так плох, что мы побоялись его везти. Если мы привезем ему врача, который сумеет его спасти, хозяин не поскупится с оплатой! Так нет ли среди вас человека, искусного во врачевании? Или, может быть, кто-нибудь знает, где найти такого поблизости? Вот этот золотой, – незнакомец продемонстрировал крону, – хозяин велел отдать тому, кто поможет нам отыскать хорошего лекаря, – он выжидательно замолк, по-прежнему держа на виду монету.
Ого! Крона всего лишь за информацию, где живет врач? Обычно за такую услугу платят хеллер-другой, ну максимум пятак, если дело действительно важное и срочное. Сколько
Я поднялся с места и пошел через залу к нему. Вблизи я заметил, что полу его плаща приподнимает меч – оно и понятно, кто же пускается нынче в путь без оружия и чем бы они отбились от грабителей?
– Я лекарь. И, раз уж я сам указал на нужного человека, – для убедительности я ткнул себя пальцем в грудь, – желаю получить честно заслуженный мною золотой.
– Да, конечно, сударь, – поклонился купеческий слуга, не спеша, однако, отдать монету, – но, прошу простить мою неучтивость, действительно ли вы хорошо владеете врачебным искусством? Дело в том, что раны хозяина и впрямь очень серьезны, и, если вы не уверены в своих силах…
– Я не творю чудес, – резко перебил я, – но, если ему еще можно помочь, я ему помогу. И, чем больше времени мы тут теряем на болтовню, тем меньше у него шансов. Так мы едем или нет?
– Да, конечно, сударь, – повторил он, но теперь уже протянул мне крону. – Вот ваш задаток.
Я на миг поднес монету к глазам. Да она еще и имперской чеканки! Мне не требовалось кусать монету, чтобы убедиться, что она не фальшивая (вот уж, кстати, редкостно идиотский обычай! Деньги проходят через тысячи грязных рук, не только в переносном, но и в прямом смысле, и тащить это в рот…) Золото – тяжелый металл, почти вдвое тяжелее свинца, и всякий, кто привычен к химическим опытам с различными субстанциями, всегда отличит на вес даже небольшой предмет из золота от аналогичного ему по размеру, но из другого материала. Неизвестный купец нравился мне все больше. Лишь бы только он не оказался безнадежен…
Я велел подождать меня минуту и быстро сходил в свой номер за сумкой со снадобьями и инструментами. Меч уже висел у меня на поясе, и я привычно оставил его при себе, но арбалет, конечно, брать не стал; он мне вообще только мешал, и все же я не мог решиться от него избавиться. Вернувшись, я плотно застегнул куртку и, заранее ежась, шагнул на крыльцо за своим провожатым. М-да, плащ с капюшоном мне бы тоже не помешал… Вода стекала с края навеса жидкой бахромой; я поспешил проскочить через нее наружу, где лило хотя бы не сплошными струями. Холодные капли тут же забарабанили по моей голове, потекли по лицу, устремились за шиворот. После света в помещении, пусть и не очень яркого, мрак снаружи казался совершенно непроглядным; я шагал практически на ощупь, слыша лишь бесконечный шум дождя да чавканье грязи под сапогами – купеческого посланца и своими.
– Наши кони здесь, сударь, – услышал я спереди. – Мы взяли одного запасного, на случай, если лекарю будет не на чем ехать, или если он желает поберечь…
– Я поеду на своем, – перебил я, следуя всегдашнему правилу, что знакомая лошадь лучше чужой. Глаза уже привыкли достаточно, чтобы различить во тьме очертания конюшни справа.
Поспешно оседлав сонного Верного, явно не ждавшего таких приключений ночной порой, я вновь выехал под дождь. Теперь я уже мог разглядеть силуэты поджидавших меня всадников. Их было трое, плюс, действительно, один заводной конь. Меня впервые кольнуло подозрение. Трое – не слишком ли много для посланных искать лекаря? С этой задачей и один бы справился – что он, собственно, и сделал; двое других, несмотря на непогоду, все время оставались снаружи. Не разумнее ли было оставить остальных с раненым – особенно на случай, если разбойники
Мы выехали со двора на дорогу; двое всадников заняли позицию впереди, один с заводной лошадью пристроился за мной. "Долго ехать?" – спросил я, втягивая голову в плечи под проклятым дождем. "Нет, тут недалече", – ответил грубый голос из темноты; кажется, это был не тот, с кем я говорил прежде. Мы скакали довольно быстро, но все же не во весь опор – в такой темноте да на скользкой дороге это верный путь сломать ногу коню или собственную шею. Мне вдруг пришла в голову мысль, что изложенная история может быть правдой, да только с точностью до наоборот, и помощь требуется не купцу, а раненому атаману разбойников. Но и это меня не испугало. Разбойники – народ невежественный и суеверный (как, впрочем, и почти все жители Империи), а значит, скорее всего, верят, что от лечения не будет проку, если не заплатить врачу или, тем паче, причинить ему зло. Происхождение их денег меня не волновало; в любом случае они уже отобраны у законных владельцев и возвращены не будут, так что пусть уж лучше достанутся мне. Ну а на самый крайний случай мой огнебой со мной.
Слева и справа, словно подтверждая мои подозрения, потянулись сплошною стеной какие-то деревья; я не мог разобрать, большой ли это лес или всего лишь придорожная рощица. Слышно было, как шелестит по листьям вода; в лесу звук дождя иной, нежели в поле. Я оглянулся; огней постоялого двора уже не было видно. Впереди тоже был сплошной мрак. Но ведь должно же там быть какое-то жилье? На худой конец – хотя бы шалаш и костер; пожалуй, дождь не настолько силен, чтобы одолеть хорошее пламя.
– Вы ведь не оставили раненого под открытым небом в такую погоду? – спросил я.
– Нет, на хуторе, – ответил один из провожатых.
Я вглядывался во тьму, пытаясь отыскать огонек хутора. Неожиданно скакавшие впереди стали замедлять коней; я тоже натянул поводья.
– Приехали, – буркнул один из передних.
Только теперь я заметил, что справа лес отступил от дороги, и там, где только что тянулсь деревья, виднеются очертания крепкой ограды, а над нею – угловатые контуры дома и хозяйственных пристроек. Света нигде не было.
Мы въехали во двор хутора. Всадники спешивались и привязывали лошадей к какой-то длинной штакетине; я последовал их примеру. Ставни дома были плотно закрыты. Мы поднялись на крыльцо; теперь один из провожатых шел впереди меня, а двое сзади. Я вновь почувствовал беспокойство: это все больше напоминало конвой. Передний постучал в дверь явно условным стуком; через некоторое время изнутри загрохотал отодвигаемый засов, и дверь открыл, вероятно, еще один купеческий слуга со свечой в руке – во всяком случае, это точно был не хуторянин. На поясе у него висел меч, а под одеждой угадывалась кольчуга. Он не выразил никакого удивления, завидев меня – видимо, стук уже поведал ему, что посланные вернулись с удачей.
– Прошу за мной, – обратился он ко мне.
Мы прошли через погруженные во мрак сени, затем по короткому коридору и вошли в горницу. Входя, я обратил внимание, что теперь за спиной у меня оказались уже трое. Однако огонек еще одной свечи, толще предыдущей, озарял выдвинутую на середину комнаты кровать, на которой лежал накрытый одеялом больной. Кажется, его уложили прямо в одежде. Худым бородатым лицом с грубыми резкими чертами он больше походил на воина, чем на купца – впрочем, иные в наше время редко отваживаются путешествовать по дорогам. В этом лице, насколько я мог понять при таком свете, не было ни бледности, ни испарины – возможно, ранения не так уж и тяжелы, как показалось с перепугу неграмотным охранникам.