Приговор
Шрифт:
– Но ты ведь вернешься? – она требовательно посмотрела мне в глаза.
– Конечно. Думаю, не позже, чем через месяц. Если удастся раздобыть коня, то еще раньше. Тебе придется терпеть монастырские ужасы совсем недолго, – я старался всем своим видом демонстрировать веселую беззаботность. Но Эвьет было не так-то просто сбить.
– А если ты не вернешься, Дольф?
– Если… – я отбросил фальшивую веселость. – Если я не вернусь до весны… тогда беги отсюда!
В горах мела метель. Ветер тоскливо завывал в скалах, словно тысячи неприкаянных душ убиенных оплакивали свою несчастливую судьбу. Как я ни пытался прятаться за камнем, колкая снежная крупа секла лицо и лезла за шиворот. Руки совсем закоченели, несмотря на перчатки; холод норовил забраться под урезанную версию медвежьей шубы, почти не стеснявшую движений, но и не такую теплую, как первоначальный вариант.
Карл был прав – ничего еще не кончилось. Впервые я узнал эти новости в конце декабря, когда, после нескольких безуспешных попыток найти выход из леса, все-таки добрался до его западного края и вышел практически прямиком к трактиру "Коготь медведя" (в наскоро переделанной вывеске еще можно было распознать следы предыдущего названия). Заказав жаркое и горячий медовый напиток, я устроился за столиком у стены, наслаждаясь теплом жарко натопленного очага и внимательно прислушиваясь к разговорам. Народу в зале оказалось довольно много, вино, обильно льющееся в глотки во всякое время, а уж тем более в такую промозглую пору, развязывало языки, новости обсуждались бурно, и через час я уже знал полную картину последних событий.
Лоис Лангедарг спасся во время захвата Греффенваля. По всей видимости, выбрался из замка через потайной ход. Поиски по горячим следам и обещания щедрой награды ничего не дали. Представляю, в какой ярости был Ришард, упустив разом и его, и меня. Некоторые из грифонских вассалов, впрочем, все равно поспешили присягнуть победителю. Но большинство, как и предсказывал Карл, рассудило, что для них уже слишком поздно, и остается только стоять до конца. Открытых боевых действий не было. У грифонцев не было для этого ни сил, ни командиров, способных объединить разрозненные отряды и гарнизоны. Но хорошо укрепленные города и замки не спешили открывать перед йорлингистами ворота и спускать серебряно-черные флаги. Даже несмотря на слухи об ужасном оружии, от которого не защищают ни доспехи, ни крепостные стены. Слухи, в конце концов, оставались лишь слухами; после падения Греффенваля ни один замок больше не был взят тем же способом (равно как и каким-либо другим, если только его хозяин не признавал новую власть сам). Ришард вынужден был оставаться с войском в полуразрушенном Греффенвале, иначе его власть в герцогстве Лангедаргском не удержалась бы даже номинально.
Повсюду было неспокойно. На дорогах хозяйничали банды не то простых разбойников и дезертиров, не то партизан, нападавшие на обозы с продовольствием и отряды подкрепления, направлявшиеся к Ришарду из львиных земель. Плюнув на недодавленное сопротивление, Ришард попытался было короноваться явочным порядком, к чему, на первый взгляд, имелись хорошие предпосылки: к этому моменту из двенадцати имперских пэров шесть были мертвы (а их наследники, согласно никем не отмененному закону, принятому еще прадедом последнего монарха, не могли занять их место, не будучи утвержденными императором), пять поддерживали Йорлинга, и лишь старый упрямец граф Тулэр, в свои восемьдесят три не принимавший участия в боевых действиях, затворился в своем замке на острове Иль-д'Ок и отказывался оттуда признать "самозванца". Однако планам Йорлинга воспротивилась значительная часть духовенства во главе с самим понтификом, высказавшим серьезное неудовольствие по поводу использования Ришардом "дьявольского оружия". Это, разумеется, был только повод, истинная же причина состояла в том, что Ришард церковников недолюбливал и давно мечтал наложить руку хотя бы на часть их богатств. Конечно, в случае подавления Йорлингом всех серьезных очагов сопротивления церкви ничего не осталось бы, кроме как смириться с неизбежным и провести коронацию по всем правилам – но пока что прелаты могли позволить себе ерепениться, и Ришарду никак не удавалось с ними сторговаться.
Меж тем пришла еще более неприятная для Йорлинга новость. Объявился Лоис Лангедарг. Он заперся в замке
Сами по себе стены и башни Блюменраля были куда менее внушительны, чем греффенвальские. Однако к замку, с одной стороны прилепившемуся к отвесной скале, а с другой – нависавшему над пропастью, можно было добраться по одной-единственной тропе, которая серпантином вилась по горным склонам. Тропа во многих местах была столь узкой, что двигаться по ней можно было лишь гуськом; всадник на лошади, пусть даже тяжело навьюченной, проехать еще мог, но вот протащить здесь громоздкие осадные орудия было нереально. При этом нижние витки этой дороги прекрасным образом простреливались с верхних (в то время как валуны и скалы предоставляли множество убежищ от ответной стрельбы, даже ведущейся из дальнобоев), а кроме того, расположившиеся на склонах защитники замка могли сбрасывать вниз камни и даже спускать целые лавины – избегая при этом прямого столкновения и постепенно отступая без потерь все выше и выше. Представлялось совершенно невозможным, чтобы носильщики бочонков с порошком, начав восхождение с самого низа, смогли в таких условиях донести свою ношу до цели. Однако, даже если бы им это удалось, их взорам предстала бы пропасть и поднятый мост на той стороне.
Но самая главная проблема была даже не в этом. О ней не судачили в "Когте", ибо о ней, помимо Ришарда и нескольких его особо доверенных подчиненных, знал только я.
У Йорлинга просто-напросто не было больше порошка.
Ну, точнее говоря, несколько фунтов у него еще оставалось. Возможно, два-три десятка, или даже чуть больше. Но произвести новые он не мог. Прежде, чем покинуть Норенштайн, я, разумеется, привел заслонки смешивающей машины в нерабочее положение. Она по-прежнему могла выдавать на выходе смесь, но – из бесполезных, лишних ингредиентов.
И, очевидно, поэтому в нескольких ярдах от того места, где я сидел, к стене трактира было пришпилено объявление. Надо полагать, посланцы Йорлинга ездили по всем дорогам с целыми пачками таких, веля хозяевам постоялых дворов и гостиниц вывешивать их на видном месте. Объявление возвещало о крупной награде за поимку "алхимика Дольфа, он же именуемый Бертольд", разыскиваемого "за злокозненное мошенничество и воровство". Ай, молодец, Ришард. Смекнул, что если объявить розыск "за измену" и даже за убийство, то у йорлингистского изменника в лангедаргском краю сразу найдется немало сочувствующих. А если вменить в вину "чернокнижие и колдовство", добычу может перехватить церковь, да и риск самосуда слишком велик. А воров и мошенников не любит никто, но и ненавидят тоже не до истерики.
Вопреки обычному формату такого рода объявлений, ловить меня следовало исключительно живым. За мертвого награда не полагалась.
Тем не менее, я спокойно сидел рядом с этой афишкой и слушал разговоры в зале. Во-первых, абсолютное большинство посетителей трактира не умеют читать. Во-вторых, у меня нет особых примет, и под то описание, что изложено в тексте, можно подвести чуть ли не любого взрослого, но не старого мужчину с темными волосами. Более того – в войске Йорлинга я брился, а сейчас оброс и выгляжу старше. У меня быстро растет борода; мне это никогда не нравилось, но вот теперь пригодилось. В-третьих, в этих местах любые йорлингистские указы и объявления встречаются без энтузиазма, хотя, впрочем, на это закладываться уже не стоит – сумма вознаграждения для многих перевесит их грифонский патриотизм.
То, что преступника может сопровождать девочка, в тексте тоже было упомянуто. И ее также следовало задержать. Правда, ее приметы указывались совсем уж расплывчато – "лет от 11 до 14, волосы черные". И все. Оттого, очевидно, специально было подчеркнуто, что хватать ее следует только вместе с Дольфом-Бертольдом – иначе ретивые охотники переловили бы половину детей женского пола в Империи. Имя девочки осталось для йорлингистов неизвестным.
Ну что ж, Ришард. Ты сделал все, что мог. Теперь моя очередь.
И вот уже вторые сутки я мерз в засаде возле горной тропы. Накануне мимо прошла группа простолюдинов в кожаных доспехах, но я пропустил их, не выдав себя. Во-первых, их было больше, чем стволов в огнебое. А во-вторых, такого не пустят дальше казарм. К Лоису в этом обличии не подобраться.
А наутро началась эта чертова метель, превратив мое и без того не слишком комфортное сидение в сущий кошмар. И главное – в бесполезный. Никто не поедет наверх в такую пору…
Я в очередной раз переменил позу, вытягивая затекшие ноги, пошевелил замерзшими пальцами в сапогах. Затем вновь безнадежно посмотрел на дорогу внизу – и замер.