Приговор

Нестеренко Юрий Леонидович

– На заказ или готовый?

– Найдется готовый подходящего размера? – с надеждой спросил я. Одежда нужна была Эвелине как можно скорее, не говоря уже о том, что шитье на заказ обошлось бы заметно дороже.

– Поищем, – пробурчал портной, беря лампу и направляясь в дальний конец мастерской. Там висело на крестообразных стойках около дюжины мужских и женских нарядов. Шансов, что среди них отыщется детский, было не очень много, но нам повезло. Портной продемонстрировал нам костюм из числа тех, какие обычно носят мальчики-пажи. Разумеется, далеко не такой роскошный, какие можно встретить в герцогских и графских замках. Никаких белых кружев на воротнике и манжетах, вместо дорогих пуговиц – обычная шнуровка, да и ощупанное мной сукно было явно местного производства, а не из славящихся своими сукновальнями провинций. Но это даже и к лучшему: такой наряд прочнее и практичнее одеяний из тонких тканей, в которых

щеголяют богатые пижоны. В то же время это вполне достойное облачение для отпрыска дворянского рода средней руки, и в нем не стыдно предстать перед тем же графом Рануаром. То, что костюм мужской, ни меня, ни Эвьет ничуть не смущало: для путешествия самое то. Мне, конечно, доводилось слышать о заправляющих в разных епархиях фанатиках, готовых обвинить женщину в грехе и ереси лишь за то, что та носит брюки – каким-то совершенно непостижимым для меня образом они усматривают в этом непристойность – но даже эти ненормальные не распространяют свои запреты на девочек, еще не достигших полового созревания.

Эвьет отправилась на примерку за ширму и через некоторое время вышла оттуда, явно довольная обновкой. Костюм оказался ей слегка великоват, но в целом действительно шел, и его черный и коричневый цвета хорошо сочетались с ее черными волосами и глазами. Толстяк, впрочем, бросил насмешливый взгляд на ее босые ноги, но Эвелина этого не заметила.

– Берем, – сказал я и протянул пять крон портному. Тот попробовал монету на зуб, посмотрел на свет и невозмутимо опустил в карман.

– Как насчет сдачи? – поторопил я. – Цена такому костюму – от силы три кроны.

– Это если в имперских золотых, – брюзгливо возразил толстяк. – А в монетах новой чеканки при том же номинале золота меньше на треть.

– Даже если рассуждать так, с тебя полкроны.

Портной, как видно, был неприятно удивлен тем, что я моментально сосчитал дроби в уме, не приняв на веру его калькуляцию – однако тут же отступил на заранее подготовленные позиции:

– А никто не запретит мне продавать по той цене, по какой хочу. Захочу – и вовсе десять крон запрошу.

– Тогда и нам никто не запретит отказаться от покупки.

– Это сколько угодно, – фыркнул толстяк. – Ищите на ночь глядя другого портного, у которого найдется готовый детский костюм, да который еще при этом возьмет с чужака не втридорога, а по-божески, как я.

Увы, он был прав; и, бросив еще один взгляд на довольную приобретением Эвьет, я махнул рукой.

– Ладно. Тогда расскажи хотя бы, где здесь лавка сапожника, да и постоялый двор поприличнее заодно.

Получив нужные сведения, мы вышли на улицу. Какой-то подозрительный тощий тип, присматривавшийся к Верному, сразу же всем своим видом продемонстрировал, что просто случайно проходил мимо. А я еще помню времена, когда коня можно было безбоязненно оставлять перед входом в лавку или иное заведение… впрочем, после той демонстрации бойцовых качеств, которую Верный устроил собакам, я надеялся, что он не даст себя в обиду и конокраду.

Через несколько минут мы без особенных проблем приобрели для Эвьет пару мягких удобных сапожек. Единственная проблема состояла в том, что на этом мой золотой запас был исчерпан. Оставалось, правда, еще немного серебра, но его я хотел приберечь. А предстояло еще позаботиться о Верном и ночлеге. Впрочем, я надеялся на то, что на постоялом дворе медные деньги все же принимают; если портные и сапожники живут в основном за счет местной клиентуры, то содержатели заведений для проезжих обычно куда более лояльны к монетам с самых разных концов Империи. При гостиницах побогаче даже есть своя меняльная лавка. Надо сказать, что даже и до Войны Льва и Грифона правом на чеканку монеты обладало отнюдь не только императорское казначейство (и "медная" реформа, вызвавшая два бунта подряд, была призвана отчасти выправить это положение), а уж за последние годы всевозможных денег развелось и вовсе без счета. Купить, однако, на них можно было все меньше.

Постоялый двор оказался довольно неплохим для такого места, как Пье. Точнее говоря, он был неплохим в прежние времена, когда на дорогах было больше путников, включая даже целые купеческие караваны, а в Пье регулярно устраивались ярмарки и фестивали, пусть и имевшие сугубо провинциальное значение, но все же привлекавшие публику со всей округи. Теперь же трехэтажное каменное здание с опоясывающими двор конюшнями и каретными сараями почти пустовало. В трапезной зале, куда мы вошли, лишь какой-то бородатый детина с изрытым оспой лицом смачно глодал свиную ногу (жир тек по его бороде и капал на грудь, но его это не смущало), да скучала над пустой кружкой потасканного вида грудастая девка. При нашем появлении она, не стесняясь присутствием Эвьет, с надеждой устремила на меня масляный взгляд; я вложил в ответный взгляд все омерзение,

которое испытываю к подобной публике, и она, скорчив обиженную рожу, снова уставилась в свою кружку. Навстречу нам из-за стойки вышел сам хозяин заведения, дабы с непритворной радостью поприветствовать новых клиентов. У меня для него была одна хорошая новость – что нам нужен ночлег, и одна плохая – что нам не нужен ужин. У него тоже нашлась для меня одна хорошая новость – медь он принимал, и одна плохая – курс был совершенно грабительский. Я для порядка повозмущался последним обстоятельством, он в ответ произнес ритуальные фразы всех трактирщиков о худых временах и непомерных издержках на содержание такого заведения. Впрочем, на сей раз эти стандартные причитания действительно соответствовали истине – еще одна вариация ситуации, которую я описывал Эвелине, говоря о справедливости… Я спросил, найдется ли у него человек, способный подковать лошадь, и он подтвердил, что такой человек имеется, причем он исполняет обязанности и кузнеца, и конюха, и каретного мастера. "Раньше-то, сударь, у меня для каждого дела свой работник был, а теперь, сами изволите видеть, уж больно накладно стало… Если дальше так пойдет, придется самому за молот браться…" Я усмехнулся, представив хозяина постоялого двора в роли кузнеца: он был далеко не молод и довольно-таки тщедушен. "И где этот мастер на все руки?" – осведомился я. "Да вот, сейчас поужинает и будет весь в вашем распоряжении", – хозяин кивнул на детину. Выходит, то был вовсе не гость! Уж не единственные ли мы постояльцы в этом славном заведении? Ситуация нравилась мне все меньше. В отсутствие свидетелей зарезать ночью никому не ведомых чужаков, дабы обобрать их до нитки – что может быть проще? То есть знаю, что проще – отравить, но мы отказались от местной еды… Я с подозрением посмотрел в мутно-голубые глаза хозяина и как бы невзначай положил руку на рукоять меча. Тот никак не показал, что понял намек.

Детина явно не считал, что ради гостей надо все бросить и бежать работать. Я заранее знал, что услышу, если начну выражать недововольство этим обстоятельством – что ему и так задерживают жалование уже второй месяц и все такое прочее – так что не стал зря сотрясать воздух, раз уж мы все равно никуда уже в этот вечер не спешили. Наконец он прожевал последний кусок свинины, удовлетворенно рыгнул и вытер толстые волосатые пальцы о рубаху. Теперь он был готов к исполнению своих обязанностей. Мы вышли во двор, и я поручил Верного его заботам, заплатив и за овес для коня. Детина действительно быстро и сноровисто прибил на место врученную мной подкову, так и не сказав за все время ни слова; я подумал, уж не немой ли он. Однако свое дело он знал, и, убедившись в этом, мы вернулись в дом, где я попросил хозяина проводить нас в нашу комнату.

По крутой скрипучей лестнице (стены здесь были каменными, но ступени – деревянными) мы поднялись на второй этаж. Комната оказалась, конечно, не шикарной, но вполне сносной. Две кровати, заправленные чистым (точнее – недавно стиранным) бельем, два неказистых, но прочных стула, небольшой стол, на нем – кувшин с водой, стоящий в пустом тазу, и канделябр на три свечи (из которых, впрочем, присутствовала только одна, да и та изрядно уже оплывшая)… в общем, жить можно, а уж переночевать одну ночь тем более. Что мне не понравилось, так это крючок на двери. Подсунув лезвие ножа в щель снизу, его ничего не стоило отпереть снаружи. К счастью, дверь комнаты открывалась внутрь, а потому, как только хозяин оставил нас и удалился, я первым делом передвинул выбранную для себя кровать (оказавшуюся изрядно тяжелой) так, что она уперлась изножьем в дверь. Эвьет наблюдала за моими манипуляциями без удивления и лишь уточнила:

– Думаешь, они тут могут оказаться не лучше той старухи?

– Кто их знает… всегда лучше переоценить, чем недооценить опасность.

– Не всегда, – уверенно возразила девочка. – Лишь тогда, когда это не мешает идти к твоей цели.

– Ну, пожалуй. Вот и мой учитель говорил, что многие вещи удались лишь потому, что сделавшие их просто не знали, что это невозможно. Так, теперь вторая линия обороны.

Я порылся в котомке и извлек круглую коробочку. Откинув одеяло и простыню на своей кровати, я обнажил покрытый подозрительными пятнами матрас и посыпал его порошком из коробочки. Затем проделал то же самое с кроватью Эвьет.

– Что это? – спросила она.

– Репеллент. Средство против клопов.

– Полагаешь, здесь есть клопы?

– Где есть люди, там есть и клопы.

– Наверное, ты мог бы неплохо заработать, продавая этот порошок.

– У самого уже не так много осталось, а растение, которое входит в его состав, не встречается в этих краях.

– Кстати, о деньгах. За мою одежду и обувь ты заплатил семь золотых крон, а сколько за комнату? Я верну тебе все при первой возможности, но мне нужно знать, сколько я должна.