Приход ночи (сборник)
Шрифт:
— Вот столечко, — Вильюкис на четверть дюйма развел большой и указательный пальцы.
— Скверно, — заметил Штраус.
Расход энергии фиксировался и мог быть проконтролирован, но термоядерщики все же умудрялись создавать некоторый запас. И Штраус спросил:
— Вы уверены, что это все? Если запустить аварийные генераторы, выключить освещение...
— Да. И вентиляцию, и все бытовые приборы, и арматуру гидропоники. Знаю, знаю. Я уже прикидывал. Все равно не выйдет. Этот ваш дурацкий запрет делать двойной прыжок...
Штраус опять сдержался. Он знал, да и все знали, что в действительности о запрете позаботился союз термоядерщиков. На двойном прыжке иногда настаивали капитаны, но именно термоядерщики боялись оказаться несостоятельными. Впрочем, сейчас известный всем обязательный интервал между прыжками имел и свою положительную сторону. Его можно было при необходимости растянуть на целую неделю, не вызвав у пассажиров никаких подозрений. А за неделю что-нибудь, авось, прояснится. Пока еще шли только первые сутки. Штраус сказал:
— Вы уверены, что ничего нельзя сделать с вашей системой? Скажем, отфильтровать примеси?
— Какие примеси! Это не примеси, это — основная масса. Примесь здесь — водород. Поймите, нужна температура в полмиллиарда, если не в миллиард градусов, чтобы атомы кислорода и углерода вступили в термоядерную реакцию.
Это невозможно, я и пытаться не стану. Если бы я попытался и ничего не вышло, вся ответственность была бы на мне, а я этого не желаю. Вы должны доставить меня туда, где есть водород вот и выполните свою работу. Ведите корабль к месту, где есть водород. Мне все равно, сколько вам потребуется для этого времени.
— При такой плотности облака мы не можем увеличить скорость. Вил. А на полусветовой скорости мы можем прокрутиться здесь и два года, и двадцать лет...
— Придумайте выход сами. Или пусть это сделает капитан.
Штраус в отчаянии отключил связь. Термоядерщику разумные доводы недоступны. Существовала даже теория (вполне серьезная), будто повторные прыжки влияют на мозг. При прыжке каждый тардион переходит в тахион, а затем происходит обратное превращение. Если бы при этом возникло малейшее отклонение, оно, естественно, сказалось бы в первую очередь на самом сложном, на мозге. Конечно, прямых доказательств тому пока не наблюдали: офицеры суперкораблей если и изменялись с годами, то лишь в связи с возрастом. Но, может быть, особое устройство мозга термоядерщиков, в чем бы оно ни заключалось, не позволяет полностью восстановиться этому исключительному созданию природы.
Чепуха! Не в том дело! Просто термоядерщики донельзя испорчены!
Штраус был в нерешительности. Может, обратиться к Черил? Если кто способен помочь, то только она. Вил — точно избалованное дитя. К нему нужен подход. Тогда он и в такой ситуации сможет что-нибудь придумать.
Верил ли в это Штраус? Или ему просто претило застрять здесь на годы? В принципе суперкорабли приспособлены и для таких экстремальных условий. Но на практике этого еще не случалось, и ни экипаж, ни — тем более — пассажиры к экстремальным условиям не готовы.
Но как обратиться со столь щекотливым предложением к Черил? Что сказать, чтобы это не выглядело прямым подстрекательством к обольщению термоядерщика? Шли только первые сутки, и Штраус еще не чувствовал себя готовым толкнуть Черил в объятия Вильюкиса.
Ждать! Пока, во всяком случае, ждать!
Вильюкис хмурился. От ванны ему стало чуть легче, и он был доволен проявленной в разговоре со Штраусом твердостью. В сущности, Штраус — неплохой малый, но, как все они («они» — капитан, команда, пассажиры, все тупицы, населяющие Вселенную и не являющиеся термоядерщиками), он стремился избежать ответственности. Свалить ее на термоядерщика. Дудки! С Вилыокисом этот номер не пройдет.
Вильюкис встал и потянулся — высокий, с глубоко посаженными глазами, над которыми навесом торчали густые брови.
Эта болтовня, что они могут застрять здесь на годы, — только попытка запугать его. Пусть как следует пораскинут мозгами, авось, определят размеры этого облака. Должно же оно где-то кончаться. Едва ли они сидят в самом центре. Конечно, если корабль находится вблизи одного края, а мчится к другому...
А вдруг дело и впрямь затянется на несколько лет? Такого еще не бывало. Самое длительное путешествие в глубоком космосе продолжалось восемьдесят восемь дней и тринадцать часов. Тот корабль попал в диффузную туманность и должен был снизить скорость, а потом наращивать ее до девяти десятых скорости света, чтобы можно было сделать прыжок.
Никто не погиб. Конечно, двадцать лет, например...
Но этого не может быть.
Сигнальная лампочка трижды мигнула, пока он обратил на нее внимание. Ну, если это капитан, он ему покажет!..
— Антон!
Нежный настойчивый голос несколько поубавил досаду. Вильюкис позволил двери на миг открыться, чтобы впустить Черил.
Двадцать пять лет, зеленые глаза, решительный подбородок, матово-рыжие волосы...
— Что-нибудь случилось, Антон? —спросила девушка.
Даже термоядерщик не станет слишком откровенничать
с пассажирами, и Вильюкис ответил:
— Вовсе нет. С чего вы взяли?
— Так сказал один пассажир. Некий Мартанд.
— Мартанд? Что он в этом смыслит? — Затем подозрительно: — И почему вы слушаете какого-то дурака-пассажира? Что он собой представляет?
Черил слабо улыбнулась:
— Просто человек. Ему лет под шестьдесят, и он вполне безобиден, хотя, по-моему, не хочет, чтобы его считали таким. Но не в том суть. Все заметили, что звезд не видно, и Мартанд сказал: это неспроста.
— Вот как? Мы просто пересекаем облако. В Галактике их полно, и суперкорабли постоянно проходят через них.
— Да, но Мартанд говорит, что и в облаке, как правило, видны звезды.
— Что он в этом смыслит? — повторил Вильюкис. — Он что, старый космический волк?
— Н-нет, — признала Черил. — Кажется, это вообще первое его путешествие. Но он, видать, очень знающий человек.
— Чувствуется! Ступайте-ка к нему и велите заткнуться, если он не хочет попасть в изолятор. И сами тоже помалкивайте.