Приходи в воскресенье
Шрифт:
— Шляпа у нас кладовщик, — примирительно сказал я и, услышав дружный хохот, взглянул на рабочих, расположившихся на подоконнике. В центре — верзила в ватнике и с шеей, кокетливо обмотанной зеленым платком. Он что-то веселое рассказывал. Вот хлопнул себя по коленке и первый, засверкав белыми зубами, засмеялся.
Я подошел, и рабочие сразу замолчали, хотя на лицах еще не угасли улыбки.
— Здравствуйте, — поздоровался я.
Вразнобой ответили: кто здрасте, кто привет, а кто и промолчал, с любопытством разглядывая меня. У верзилы светлые волосы, косой челкой спускающиеся на узкие хитроватые глаза. На широкой в кисти руке выколото имя «Леня». Не изменяя позы — он
Я его сразу узнал: это был тот самый рабочий, который крепко устыдил меня, когда тележка с арматурой чуть не опрокинулась. Я еще помог им вытащить ее из лужи… Однако парень и виду не подал, что узнал меня, хотя в глазах его посверкивали веселые искорки.
— И давно скучаете? — спросил я и поморщился: вопрос был не из умных. Во-первых, я отлично знал, сколько часов они «скучают», во-вторых, «скучают» не по своей воле.
Рабочие зашевелились, кто-то уже открыл было рот, но, поймав быстрый взгляд Лени, промолчал. Судя по всему, с этим зубоскалом считаются.
— Вы слышали последний анекдот про Чапаева? — ухмыльнулся Леня. — Обхохочешься…
Будь бы анекдот про кого-нибудь другого, я с удовольствием послушал бы и, может быть, вместе со всеми посмеялся, но все эти тупые анекдоты про Чапаева, Петьку и Анку-пулеметчицу я не терпел и не понимал тех людей, которым они нравились. Когда я был мальчишкой, Чапаев был моим кумиром, я, наверное, раз десять смотрел про него фильм, читал и перечитывал книжку Фурманова. Да и став взрослым, я ничуть не утратил уважения к легендарному герою гражданской войны. Кому понадобилось превращать этого человека и его соратников в идиотов и кретинов? Да, Чапаев был малограмотным и «академиев» не кончал. Такое было горячее время. Такие, как Чапаев, в страшную для нашем Родины годину, не щадя своей жизни, отстояли советскую власть, давшую всем нам возможность учиться в институтах и академиях. Так неужели теперь можно похохатывать над героями гражданской войны, которых чья-то злобная воля превратила в «героев» пошлейших и глупейших анекдотов?..
Все это я постарался объяснить молодым рабочим. Сначала кое-кто из них отводил глаза в сторону, перемигивался с приятелем, мол, поглядите-ка, какой наш директор правильный. Потом улыбки исчезли. А когда я замолчал, Леня (кто-то из ребят назвал его Харитоновым) стащил с головы коричневый берет и почесал им широкий нос. Все молчали, ожидая, что он сейчас отколет… На лицах парней прямо-таки было написано желание услышать от товарища что-нибудь этакое, заковыристо-задиристое, чтобы всем разом оглушительно грохнуть…
— А ведь и правда, чего мы ржем? — наконец сказал Харитонов. И лицо его было серьезным. — И над кем ржем, как кони? Над Чапаевым! Вот ведь какое дело: слушаем и не думаем… Лишь бы смешно было! Я ведь тоже Чапаева уважаю и книгу про него читал, и кино видел… Как этого артиста-то, что его играет? Бабочкин! Здорово играет, — он обвел взглядом рабочих. — Знаете, я понял, почему сейчас ходят анекдоты про Чапаева. Других-то нет? Было раньше армянское радио, да куда-то сплыло… Товарищ директор, правду говорят, что за границей вышли два тома анекдотов из серии «армянское радио»?
— И про Чапаева выйдут, — сказал я. — Там с удовольствием выпускают любую чепуху, лишь бы порочила русских людей и наш строй.
— Кто же все-таки сочиняет такие анекдоты? — задумчиво посмотрел на меня Харитонов. — Ежели вдуматься, ничего в них и смешного-то нет…
— Ну вот видишь, — сказал я.
— Я
— Дурак и есть, — хохотнул кто-то.
— Оттого что я смеюсь, мое уважение к Чапаеву не меньше, — задумчиво продолжал паренек, не обратив внимания на реплику.
— Смех, говорят, жизнь продляет, — ввернул рабочий в замызганной робе, которая делала его похожим на водолаза.
— В таком случае смейтесь, — сказал я.
— Товарищ директор, — обратился ко мне рабочий, который сказал, что смех жизнь продляет, — когда же нам туристскую базу построят?
Я точно не помнил, в каком месяце будущего года строители должны сдать базу, но не удержался и пообещал, что весной вместе откроем рыбацкий сезон. И тут же, упрекнув себя — директору не пристало бросать слов на ветер, — решил проследить за строительством базы.
Нашу беседу прервала пулеметная очередь — это механик включил отремонтированный вибратор. Голуби встрепенулись, но не улетели. Рабочие поднялись и направились к конвейеру. Ко мне подошел Сидоров, начальник цеха — это был сорокапятилетний крепыш с покатыми круглыми плечами. Я видел по его лицу, что он переживает. Дело в том, что из-за вибратора была остановлена вся поточная линия. Месяц кончался, и такая задержка могла ощутимо отразиться на итогах выполнения плана.
— Мы наверстаем, Максим Константинович, — пообещал он и вдруг взорвался: — Черт бы побрал этого Колупаева! Принял на должность механика желторотого мальчишку прямо из техникума… С него грех и спрашивать.
— А что же старший механик? — поинтересовался я.
— Ногу сломал, — сообщил Сидоров. — Футболист. Играет в сборной города.
Из цеха я отправился в заводскую столовую. По дороге никак не мог вспомнить отчества начальника цеха. Сидоров Григорий… а вот как отчество — не мог вспомнить. И это меня злило. Второй месяц на заводе, и вот не запомнил отчества начальника одного из главных цехов завода! А я по опыту знал, как неприятна людям, которые работают с тобой бок о бок, такая непростительная забывчивость. Впрочем, упрекать себя было глупо: я ведь в разговоре с Сидоровым не назвал его никак. Это все-таки лучше, чем перепутать имя-отчество. Я решил, что, как вернусь в кабинет, обязательно возьму список руководящих работников завода и еще раз как следует проштудирую. У меня была дурная привычка: один раз перепутав чье-либо имя или отчество, потом все время повторять эту ошибку. Повторять даже после того, как меня неоднократно поправят.
Столовая помещалась на первом этаже в здании заводоуправления. Там почти никого не было, обеденный перерыв давно кончился. Ко мне подошла официантка и посоветовала взять гороховый суп со свининой и гуляш с пюре. После того как я первый раз пообедал в столовой, мне захотелось вызвать заведующего к себе и потолковать с ним по душам… Но потом, поразмыслив, я решил подождать и, вместо того чтобы делать выговор заведующему, попытаться понять, отчего в столовых кормят так невкусно?
Обедал я здесь уже много раз и пока понял одно: заведующий виноват меньше всего. Во-первых, блюда стоят дешево, рабочий может за полтинник взять обед из трех блюд. Во-вторых, приходят сюда рабочие в спецовках и робах, так что о стерильной чистоте и мечтать не приходится. В-третьих, шеф-повар и его помощники зарабатывают в заводской столовой гораздо меньше, чем их коллеги в фирменных столовых или ресторанах. Так что надеяться заполучить сюда высококвалифицированного повара — чистейшая утопия.