Приходи в воскресенье
Шрифт:
И вот я директор крупного завода. В моем подчинении сотни людей. И сегодня уволил человека, которым, может быть, мог бы стать и сам…
2
Я поставил «газик» у гостиницы и увидел Бутафорова: Николай стоял в сквере у фонтана и смотрел на меня. Воротник темного плаща поднят, ветер разлохматил тронутые сединой волосы.
— А я к тебе собрался, — сказал я, здороваясь с ним.
— Чего это ты на «газике» разъезжаешь? — усмехнулся он. — Если тебе «Волга» не нужна, отдай ее Аршинову — он уж который год
— Генька Аршинов здесь? — воскликнул я. — Что же ты мне раньше не сказал?
Николай взглянул на часы:
— Я тебе сегодня устрою с ним встречу… В половине шестого он будет у меня.
— Я слышал, после института его направили в Арзамас.
— Как видишь, рано или поздно все в родные края возвращаются, — философски заметил Николай. — После Арзамаса он несколько лет проработал в Псковском отделении дороги, и вот уже три года, как в Великих Луках. Заместитель начальника дистанции пути.
— А кто еще здесь из наших?
— Я же тебе говорил, — удивился Николай.
Когда я у него был в гостях, он мне действительно назвал несколько знакомых фамилий, но я с трудом мог вспомнить лица этих ребят. Все они были с другого курса, и я был мало с ними знаком.
— А Рудик? Ну, помнишь…
— Помню, помню, — улыбнулся Николай. — Машинист исторического паровоза, на котором ты с Аршиновым практику проходил… Лучший машинист тепловоза в нашем депо. Член горкома, недавно был награжден орденом Ленина.
— Надо бы его повидать… — пробормотал я.
— В свободные дни, как и раньше, пропадает на рыбалке.
— Вот мы с ним и махнем на моем «газике», — сказал я. — Давно не рыбачил.
— У него свой «Москвич»… А на рыбалку надо бы как-нибудь выбраться… Я ведь тоже не прочь посидеть с удочкой…
— Вот именно «как-нибудь»… — сказал я. — Я уже второй месяц собираюсь. Вот что, старина, давай без трепотни: в эту субботу железно едем на рыбалку! Я тут два таких озера откопал! Одни названия чего стоят: Янтарное и Жемчужное…
— И когда ты таким хитрым стал? — рассмеялся Николай. — Так и скажи, что хочешь взглянуть, как там двигается строительство вашей турбазы.
— Ну, приятное с полезным… — сказал я и, придав голосу инквизиторские нотки, спросил: — Да, а что ты делал в рабочее время у фонтами?
— Понимаешь, назначил одном симпатичной девушке свидание, а она, чертовка, не пришла…
— Плохи твои дела!
— А что, уже никуда не гожусь? — приосанился Николай. — Думаешь, вышел в тираж?
— Успокойся, девушки как раз любят таких представительных, с серебром в волосах.
— А вот жена, видно, разлюбила, — вздохнул Николаи. — И на полчаса не вытащишь из театра!
— Ты любил еще кого-нибудь, кроме своей Машеньки? — спросил я.
— Иди ты к черту! — огрызнулся Николай и даже отвернулся, но тут же снова расплылся в улыбке: — Так и быть, доверю тебе одну тайну: мы ждем ребенка!
— Это действительно событие.
Николай был оживлен, и лицо его сняло.
— Сам подумай, нам уже за сорок — позже некуда.
— Возьмешь меня крестным отцом?
— Ей надо больше бывать на свежем воздухе, а она репетирует в накуренной комнате, — озабоченно говорил Николай. — Это ведь вредно для ребенка?
— Не знаю, — сказал я. — У меня ведь никогда не было детей.
Николай замолчал и взглянул на меня.
— Почему ты не женишься? — спросил он.
— Действительно, почему? — усмехнулся я.
До Дома Советов три минуты ходьбы. Еще не было пяти, и я предложил Николаю прогуляться вдоль Ловати. Он взглянул на пасмурное небо с бегущими облаками и сказал, что будет дождь. Но пока дождя не было, а так, мелкая дождевая пыль. Скоро у меня и у Николая лица стали мокрыми, а на бровях и ресницах пристроились крошечные капли. Листья под ногами тоже были мокрые и при сильном порыве ветра с тихим шорохом скользили по площади Ленина.
Мы вышли на набережную. Тонкие липы почти облетели. В городе здания защищали от ветра деревья, а здесь он на воле гулял по набережным, сметая опавшую листву в реку. Очевидно, в верховьях Ловати прошли сильные дожди, и вода была мутной с желтоватым оттенком. У бетонного моста, отбрасывающего в воду густую тень, сидел на камне пожилой человек в брезентовом плаще с капюшоном. В руках раокрытая книга. От двух кольев, воткнутых в песчаный берег, убегали в речку две поблескивающие жилки. Ничего не скажешь, цивилизованный рыбак.
— Аршинов, наверное, на меня до сих пор зуб точит, — сказал Бутафоров. — Когда в конце лета разрешили охоту на водоплавающую дичь — все как с цепи сорвались! Давай палить во все живое. Ну и одна дикая уточка прилетела в город искать защиту от охотников… Это же надо сообразить! Здесь в центре города и жила. Плавала себе у берега и на людей внимания не обращала. Тут ведь пляж рядом. Люди купаются, загорают, и никто уточку не трогал. Дело было в воскресенье. Лежим мы с женой, загораем, смотрим, как уточка у берега плескается, и вижу, как какой-то толстяк с палкой в руках крадется по камышам к ней. Не выдержал я, подскочил к нему, палку вырвал и говорю: «Как, гражданин, вам не стыдно?..» Оборачивается, а это Аршинов. Тут я его, не стесняясь, обложил как следует… Ну, действительно, нельзя же такой скотиной быть! Сколько людей любовались на эту несчастную утку, и ни у кого, даже у мальчишек, не поднялась на нее рука… А этот с палкой! Смотрит на меня, аж покраснел от злости… «Тебе что, жалко? — говорит мне. — Не я, так кто-нибудь другой ее прихлопнет…» Ну ты подумай только, какая скотина, а?
— Толстяк, говоришь… — сказал я. — В техникуме он был худущий.
— Отъелся, — буркнул Николай.
— Ты это из-за утки? — покосился я на помрачневшего приятеля.
— Он мне и раньше не очень-то нравился… Это ведь вы были друзья.
— Ну, а как она? — спросил я.
— Кто?
— Утка.
— Улетела, — сказал Николай. — А может быть, и впрямь нашелся какой-нибудь негодяй и прикончил.
— Жалко.
— Кого жалко? — свирепо посмотрел на меня Николай. — Утку?
— Ну да, ее, — сказал я и, чувствуя, что он меня сейчас тоже обложит, прибавил: — Я вот о чем думаю: целоваться мне с Аршиновым или просто пожать руку?