Приходи в воскресенье
Шрифт:
Потом я танцевал с Валерией.
Она танцевала легко, угадывая малейшее движение партнера. Ее смуглые руки были обнажены до плеч, от пушистых волос пахло жасмином. Немного приподняв голову, она открыто и дружелюбно смотрела мне в глаза. Возле немного расширенных зрачков щедро рассыпаны янтарные крапинки.
— После Ленинграда, наверное, скучаете здесь? — спросила она.
— Я и там скучал, — сказал я.
— Дело не в городе, — согласилась она, — а в нас самих… Валентина после института направили в Ржев. Там Островский написал «Грозу». Старинный патриархальный городок, в нем есть своя прелесть. Хотя я и коренная москвичка, а по-настоящему была счастлива в Ржеве…
— А как вам нравятся Великие Луки?
— Здесь летом очень хорошо: много зелени, Ловать… А какие пригороды! Мы с Валентином почти каждую субботу выезжали в Опухлики. Удивительно живописное место на берегу озера. А какие там сосны… Что я вам рассказываю…— спохватилась она. — Ведь вы родом отсюда.
— Почти двадцать лет я не был тут, — сказал я. — Хотя сейчас мне кажется, что тоже по-настоящему был счастлив только в этом городе.
— Любовь? — осторожно спросила она и тут же отвела глаза, как бы давая мне право не отвечать на этот вопрос.
— Неудачная любовь, — усмехнулся я.
— Когда приходит любовь — это прекрасно, — сказала она. — А удачная она или нет — это уже другое дело… Скажите мне: бывает удачная, благополучная любовь?
— Вот у вас, например…
Она пристально посмотрела мне в глаза, утолки губ дрогнули в легкой мимолетной улыбке.
— Вам, мужчинам, в гостях тот же самый хлеб с сыром кажется гораздо вкуснее, чем дома…
Ее слова меня озадачили: это как понимать? Просто пустая реплика или намек на какие-то внутренние семейные сложности? Я всегда радовался, встречая дружные семейные пары. Когда в такой семье царит мир и любовь, — и у самого на душе становится легче и радостнее. Зато какую тоску нагоняют ненавидящие друг друга супруги! Встретив свежего человека, они с двух сторон набрасываются на него и начинают один другого поливать грязью. Побывав у таких людей раз в гостях, во второй раз ни за что не пойдешь. Особенно бывает не по себе, когда они, не обращая на тебя внимания, без всякого стеснения примутся ругаться. Не знаю, как другие, а я в таких случаях шапку в охапку и за порог… И потом еще долго не избавиться от неприятного ощущения, будто босой ногой в грязь наступил…
— А почему вы не женаты? — спросила Валерия.
— Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности, — усмехнулся я. — Это сказал известный женоненавистник Шопенгауэр.
— В таком случае вам больше подходит изречение Оскара Уайльда: любовь к самому себе — роман, длящийся всю жизнь… — рассмеялась Валерия.
— Я давно знаю, что закоренелые холостяки в глазах женщины всегда выглядят подозрительно… Действительно, какое имеет право мужчина уклоняться от самим богом предназначенной ему женщины? Я был женат, но неудачно. Не всем же везет, как вам с мужем?
Она снова пристально посмотрела в глаза и улыбнулась:
— Уже позавидовали? В таком случае вы еще не потерянный для семейной жизни человек!
— Вы думаете?
Валерия бросила взгляд через мое плечо и сказала:
— Вон еще стоит одно сокровище. Скоро тридцать, а он все в холостяках гуляет…
Я оглянулся: у стены стоял Любомудров и смотрел на нас. И взгляд у него был напряженный, я бы даже сказал — несчастный. Мне показалось, что он и не видит нас вовсе.
— Женщины сейчас сила, — продолжала Валерия, ловко отворачивая меня в сторону: я чуть было не налетел на танцующую пару. — А умная женщина любого мужчину в практических делах за пояс заткнет… вам не кажется, что наступает век матриархата? — Она рассмеялась. — У вас даже лицо вытянулось… Как вы боитесь утратить свою мнимую власть над женщиной! А того и не подозреваете, что женщины давно уже держат вас в руках, только вы этого не замечаете…
— Почему не замечаем? — осторожно кивнул я на Саврасовых.
— Это не та власть… — усмехнулась Валерия. — Это типичный деспотизм. Настоящую власть умной женщины мужчина никогда не почувствует… Он сделает все, что ему скажет женщина, и вместе с тем будет думать, что все ответственные решения он принимает самостоятельно…
«Черт возьми! — думал я, танцуя с ней. — А в этой маленькой нежной женщине железная воля…»
— А ваш муж… — начал было я, но она мягко перебила:
— Мой муж умный человек.
— Кем же вы тогда руководите? — задал я прямой вопрос.
— Сейчас? — ловко увернулась она от такого же прямого ответа. — Вами… — и, сжав мое плечо тонкими сильными пальцами, повернула в другую сторону — я опять чуть было не налетел, только на этот раз на другую пару.
— Ростислав Николаевич опять сбежал на кухню, — сказал я, заметив, что Любомудрова нет на месте.
— Он почему-то всегда у нас чувствует себя неуютно, — сказала Валерия.
— Странно, у вас так хорошо.
— Ростислав вообще немного странный человек… Вы не находите?
— Мне он нравится, — ответил я.
Валерия весело рассмеялась. Янтарные пятнышки в ее глазах плясали.
— В таком случае вам мой муж должен не нравиться!
— Простите, я не вижу здесь никакой логики, — озадаченно ответил я.
— А вы и не ломайте над этим голову… Существуют в жизни такие вещи, в которых даже философам очень трудно разобраться… — Она взглянула на меня смеющимися глазами. — Давайте выпьем шампанского? На брудершафт? Не смущайтесь, мой муж совсем не ревнивый…
У Архиповых мне очень понравилось. Валерия и Валентин Спиридонович относились друг к другу с уважением, вниманием. И это было не то наигранно-подчеркиваемое уважение друг к другу в присутствии гостей. Бывает ведь и так: супруги ссорятся, оскорбляют один другого, а стоит кому-нибудь прийти к ним, как мгновенно преображаются в самую счастливую пару на свете, которые не нарадуются друг на друга. И, лишь проводив гостей и стерев с лица вежливые улыбки, снова как ни в чем не бывало начинают яростно ссориться.
У Архиповых ничего подобного не было: они действительно прекрасно ладили. И что бы она там ни толковала про хлеб с сыром и непостижимую для меня философию, я видел, какими взглядами они обменивались. Мы танцевали с Валерией, а Валентин Спиридонович бойко играл фокстрот на пианино.
Танцуя с Валерией, я приглядывался к двум незнакомым парам. Мужчины были примерно одного возраста, что-то около тридцати пяти, женщины несколько моложе. Лица у женщин были такие будничные и обычные, что, встреть я их завтра на улице, вряд ли узнал бы. Я стал вспоминать, как их всех зовут, но так и не вспомнил. Один мужчина был невысокий, светловолосый, с приятным открытым лицом, второй — выше ростом, с горбатым носом и просвечивающей сквозь темные, зачесанные назад волосы лысиной. Когда мы оказались от танцующих на приличном расстоянии, я тихонько поинтересовался у Валерии, кто эти товарищи.
— Заместитель начальника городской милиции и заведующий кафедрой филологии пединститута, — сообщила она.
— Улыбающийся блондин — ученый, а горбоносый со стальными глазами — заместитель начальника, — мгновенно сориентировался я.
— Как раз наоборот, — рассмеялась она. — Вот они плоды поспешных выводов…
Моя наблюдательность явно мне изменила. По-видимому, большинство наших ошибок происходит от нашей излишней самоуверенности. А почему бы этому голубоглазому симпатичному мужчине не быть заместителем начальника городской милиции, а суровому, с проницательными глазами лысеющему брюнету — заведующим кафедрой института?..