Приказчик без головы
Шрифт:
– А почему таки уволили?
– Да надоело мне. Сколько можно увещевать…
– И утром в понедельник восьмого июня дали Сидору расчет?
– Да, именно тогда. Петров пост как раз начался.
– И больше Сидора не видели?
– Нет!
– А подсудимого? Когда вы видели Антипа в последний раз?
– На поминках. Когда его арестовали.
– Но он же ваш кум! Разве не навещали его в тюрьме?
Осетров закусил губу, кинул взгляд на Антипа – тот по-прежнему глядел вниз.
– Вопрос вам понятен? – поторопил Осетрова судья.
– Нет,
– Сей факт судом еще не установлен, господин Осетров, – оборвал купца Тарусов. – А куму свою, Марию Муравкину? Когда ее в последний раз видели?
– Тогда же, – быстро, без запинки ответил Осетров.
– То есть на поминках?
– То есть – да!
– А вам известно, Осетров, что свидетель несет ответственность за дачу ложных показаний?
– Протестую! – напомнил о себе Дитцвальд.
– Да я крест животворящий целовал! – возмутился Осетров. – Вы что, князь, не видели?
Протокол допроса Маруси Муравкиной был оглашен Дитцвальдом. Тарусов, против ожидания публики, не протестовал.
Глава четырнадцатая
Настала очередь свидетелей защиты. Первым вызвали Прыжова.
В этот момент в зал, вернее на хоры, зашла Сашенька. Дмитрий Данилович очень ждал ее, а заметив, приветливо улыбнулся. Она в ответ качнула веером, мол, все в порядке, и огляделась.
Ба! Сколько знакомых лиц, даже Илья Игнатьевич пожаловал! Конечно же, сидит на почетных местах вместе с другими важными птицами – позади судейского стола был установлен ряд кресел. Так, так, так… Где Осетров? Сашенька достала театральный бинокль. Вот он, паскудник, в последнем ряду, а рядом супруга. Отлично! Не подвел Прошка.
Еще кто здесь? Михнов, Живолупова, Кутузов… А это кто? Сашенька не поверила глазам – неужели Будницкий? Он-то какого рожна притащился? Неужели лже-Марусю караулит? Значит, надо быть поосторожней, шею ведь свернуть обещал. Боже, Ципцин! Ему-то что здесь надо?! И вообще, откуда взялся этот мастеровой с безупречным французским? И что ему надобно от Сашеньки?
– Господин коллежский асессор! Я правильно расслышал? Вы утверждаете, что голова покойного испачкана в грязи? – с тоской в голосе спросил тем временем Дитцвальд.
Когда же эта ерунда закончится? Сколько можно обсуждать всякую чушь?
– Да, – подтвердил Прыжов.
– Почему тогда сей факт не был установлен при первичном осмотре?
– Я на нем не присутствовал, его проводил врач Петербургской части Горский. Мне же голова была передана для консервации. При ее осмотре я обнаружил комки земли в волосах и потеки на лице. После погружения головы в спирт грязь выпала в осадок. Можно, я продемонстрирую?
Якоб кивком разрешил.
Лешич подошел к столику для вещественных доказательств, взял емкость с головой в руку и два раза всколыхнул содержимое. Теперь осадок увидели и публика,
– И что из этого следует? – Дитцвальд зевнул, прикрыв рот ладонью.
– Вероятней всего, голова после декапитации была закопана, потому что отрублена была с единственной целью – сделать невозможным опознание. Так бы и вышло, всплыви Сидор через месяц или полгода. Но из-за гнилой веревки, которой труп был привязан к камню, он явил себя следующим же днем, одежда помогла опознанию, а родимое пятно на ноге сделало его стопроцентным. И вот тут-то истинный убийца, испугавшись разоблачения, выкопал голову, слегка ее обмыл, держа за волосы – потому-то и остались потеки грязи на щеках, – и принес на поминки, полагая, что Антип Муравкин из-за ссоры на крестинах в больших подозрениях у полиции.
– Надо же, какая у вас фантазия, господин коллежский асессор! – воскликнул с сарказмом Дитцвальд. – Теперь мне понятно, зачем Тарусов вас вызвал. Непонятно, однако, почему такие вот субъекты состоят у нас в штате Губернского правления? Вы только вдумайтесь, господа присяжные, вдумайтесь над абсурдными выводами, которые изложил этот, с позволения сказать, эксперт! Раз на голове грязь, значит, она была закопана, а раз была закопана, значит, убийца не Муравкин. Ну как тут не расхохотаться?!
– Действительно, господа присяжные, – сказал с места Дмитрий Данилович, – вдумайтесь! И вслед за доктором Прыжовым придете к тем же выводам.
– Нет, князь, – парировал Дитцвальд, – сии выводы беспочвенны!
– Почему же беспочвенны? Вон она почва, на дне банки болтается! (Смех в зале.) А вот обвинительный акт о ней молчит.
Хоть такие спонтанные перебранки между сторонами и были против правил, Якоб не возражал. И присяжным понятней, и сидеть не скучно.
– Конечно, молчит! Потому что грязь эта к преступлению никакого отношения не имеет.
– Вот как?
– Вспомните – Сидор был пьян. Вероятно, упал по дороге из трактира, вымазался!
– Это ж как надо упасть, чтобы в волосах остались комки земли? – вслух удивился Прыжов.
– Упал, говорите? Вымазался? – продолжил нападение после его реплики Тарусов. – А вот свидетель Щериля утверждает, что в понедельник Сидор был чист, будто после бани.
– Ой, князь, – отмахнулся Дитцвальд, – ну вы же сами только что доказали, что Щериля – великий путаник.
– Господа присяжные! Внимание! – громко обратился к ним Дмитрий Данилович. – Только что обвинение признало, что у него нет свидетелей, видевших Сидора Муравкина возле дома своего брата в день убийства.
– Э-э! Не передергивайте, я такого не говорил! – завопил Дитцвальд.
– Значит, Щериля видел Сидора? Тогда вопрос: чистого или грязного?
Фердинанд Дитцвальд уже клял себя за глупую импровизацию с падением Сидора. А как иначе поступить? Присяжные судят эмоционально, неувязки трактуют в пользу обвиняемого, потому Дитцвальд и рискнул с предположением. Оказалось, зря! Теперь придется отступать, но надо сделать это достойно, красиво.