Приключение в Камберуэлле
Шрифт:
– Да вроде нет. Разве комната может быть слишком большой или слишком высокой для книг?
Неожиданно священник умолк. Его продолговатое лицо с длинными бакенбардами вытянулось еще больше.
– Я уверен, я совершенно уверен, – сказал он, – что ничего не говорил ни о книгах, ни о том, на какой высоте расположены полки в моем кабинете! Откуда вы обо всем этом узнали?
– А, пустяки! Откуда я, к примеру, могу знать о том, что вы либо холостяк, либо вдовец и что ваша прислуга – сущая неряха?
– В самом деле, Холмс, – вскричал я, – не один только мистер Эпли хотел
– Пыль, Уотсон! Пыль!
– Какая еще пыль?
– Обратите, пожалуйста, внимание на указательный палец правой руки мистера Эпли. На кончике его вы увидите ту темно-серую пыль, которая собирается на книгах. Эта грязь уже не очень заметна, однако видно, что появилась она не позднее чем сегодня утром. Поскольку мистер Эпли высокий человек с длинными руками, то очевидно, что он снимал книги с высокой полки. Если к этой пыли мы добавим невычищенную шляпу, то не потребуется большой проницательности, чтобы заключить, что у него нет жены, но есть ужасная служанка.
– Замечательно! – воскликнул я.
– Ничего особенного, – сказал он. – Я прошу прощения у нашего гостя за то, что прервал его рассказ.
– Уму непостижимо, как случилось, что он умер! Но вы еще не слышали худшего, – продолжал наш гость. – Должен сказать вам, что у Трелони есть один ныне здравствующий родственник: племянница в возрасте двадцати одного года. Ее зовут мисс Долориз Дейл, она дочь покойной миссис Копли Дейл из Глэстонбери. В течение нескольких лет юная леди вела домашнее хозяйство в большом, заново отделанном доме Трелони, который называется «Приют владыки». Всегда подразумевалось, что Долориз, которая помолвлена с красивым молодым человеком по имени Джеффри Эйнзворт, унаследует состояние своего дяди. Если я скажу о том, что более нежной и доброй души никогда не существовало, что волосы ее роскошнее воспетого Гомером моря и что, как бы оправдывая свое южное происхождение, она по временам столь бурно обнаруживает чувства…
– Да-да, – произнес Холмс, закрывая глаза. – Но вы сказали, что я еще не слышал худшего.
– Это так. Вот факты. Незадолго до смерти Трелони переписал свое завещание. Лишив наследства племянницу, которую этот строгий старик считал слишком легкомысленной, он завещал все свое состояние моему племяннику, доктору Полу Гриффину. Поверьте, сэр, это был скандал на всю округу! Спустя две недели Тре-лони умер в своей постели, а мой несчастный племянник находится под подозрением в убийстве.
– Прошу вас, не упускайте подробностей, – сказал Холмс.
– Прежде всего, – продолжал священник, – я должен описать покойного сквайра Трелони как человека по характеру строгого и неумолимого. Я так и вижу его, высокого и кряжистого, с большой головой и седой бородой, стоящим на фоне вспаханного поля или густых деревьев.
Каждый вечер он в своей спальне читал главу из Библии. Потом заводил часы, которые почти всегда останавливались именно в это время. Затем ровно в десять ложился в постель и вставал каждое утро в пять.
– Одну минуточку! – перебил его Холмс. – Изменял ли он когда-нибудь этим своим привычкам?
– Увлекшись чтением Библии, он мог засидеться допоздна. Но это случалось так редко, мистер Холмс, что, по-моему, вы можете не принимать это в расчет.
– Благодарю вас, это мы вполне выяснили.
– Во-вторых, к сожалению, должен сказать, что со своей племянницей он никогда не был в ладах. Он был строг, а подчас и жесток. Однажды, два года назад, он отхлестал бедную Долориз ремнем для правки бритв и посадил ее в комнату на хлеб и воду за то, что она съездила в Бристоль, чтобы послушать комическую оперу Джильберта и Салливана «Пейшенс». Мее не раз приходилось видеть, как по ее розовым щечкам текут слезы. Вы должны простить ее несдержанность в выражениях. «Старый дьявол, – сквозь рыдания говорила она. – Старый дьявол!»
– Правильно ли я понимаю, – прервал его Холмс, – что будущее благополучие юной леди зависит от наследования этих денег?
– Это совсем не так. Ее жених, мистер Эйнзворт, начинающий приобретать известность молодой адвокат, уже пробил себе дорогу в жизни. Сам Трелони был среди его клиентов.
– Мне показалось, что в вашем голосе прозвучала некоторая тревога, когда вы упомянули своего племянника, – сказал Холмс. – Поскольку доктор Гриффин наследует это состояние, значит, он был в дружеских отношениях с Трелони?
Священник беспокойно заерзал в кресле.
– В самых дружеских, – отвечал он с некоторой поспешностью. – Да, он как-то спас жизнь сквайру. В то же время должен сознаться, что он всегда был человеком горячим и невыдержанным. Его вспыльчивость привела к тому, что местные жители имеют против него сильное предубеждение. Если полиция сумела представить соображения насчет того, как умер Трелони, мой племянник, возможно, уже находится под арестом.
Священник умолк и обернулся. В дверь настойчиво постучали. Спустя секунду она распахнулась, и миссис Хадсон мелькнула за спиной человека невысокого роста, худого, с крысиным лицом, в клетчатом костюме и котелке. Увидев мистера Эпли, он остановился на пороге и что-то удивленно проворчал.
– У вас определенный дар, Лестрейд, являться в ту минуту, когда не обойтись без театральных эффектов, – неторопливо произнес Холмс.
– И кое для кого это оборачивается весьма неприятным образом, – заметил сыщик, кладя свою шляпу рядом с газовой горелкой. – Судя по присутствию этого достопочтенного джентльмена, я делаю вывод, что вы уже в курсе убийства в Сомерсете, которое не представляет большой загадки. Факты вполне очевидны, и обстоятельства выстроились в одном направлении, словно указательные столбы, не так ли, мистер Холмс?
– К сожалению, указательные столбы можно легко переставить, – сказал Холмс. – Это банальность, но в прошлом, Лестрейд, я пару раз имел возможность убедить вас в ее истине.
Агент Скотленд-Ярда гневно покраснел.
– Ладно, мистер Холмс, возможно, что-то там и было. Но сейчас-то какие могут быть сомнения? Есть и мотив, и возможность для совершения преступления. Виновника мы знаем, и остается лишь найти орудие убийства.
– Повторяю – мой несчастный племянник… – встревоженно заговорил священник.