Приключение
Шрифт:
— За ваше, — ответил Сивачев, — зовите товарищ Ефремов. По простоте.
Сивачев наполнил снова стаканы и заказал раков. Иван Кириллович широко улыбнулся.
— Дом наш, можно сказать, весь пролетарский и, ежели говорить по истине, так в скорости развалиться должон, потому никакой ремонт немыслим при нашем бюджете и опять надо его, подлеца, сверху до низу выпрямлять.
Сивачев налил опять стаканы и спросил вторую пару.
— В доме-то и раньше рабочие жили?
Иван Кириллович даже отставил стакан.
Иван
— Как это возможно. Дом был, можно сказать, капиталистический. Купец Сиволдаев строил. Тут вот на Николаевском рынке, знаете? Мясные имел, зеленные, курятные. Богатей! Этот дом имел, и на углу огромадный. Богатый народ жил… Ну, а после на наше повернуло. Дом-то угловой как есть смыли. По началу двери, замки, заслонки, стекла, рамы. Ну, потом полы разбирать стали, а там балки, стропила. Он и развалился. Ночью хлопнулся. Наш-то дом от этого и треснул. Что твое землетрясение. А после Откомхоз кирпич увез, железо ребята растаскали, и получился теперь пустырь. Говорят, площадку делать будут, чтобы детишкам играть…
— А ваш стоит?
— А наш — во — треснул, сердечный. Опять, крыша плоховата, а стоит! Можете быть покойны. Поживем. И комната есть.
— Отлично! — Сивачев опять налил стаканы. — Я собственно, для приятеля. Тоже пролетарий.
— Это нам все равно. У нас тут и кустарь живет и, вроде как нэпман, один — краски продает, лавочка у него и служащие есть. Всякие. Только нашего брата все же сила.
— А из каких это квартир у вас три окошка в глухой стене?
Иван Кириллович махнул рукой.
— С парадного подъезда. Самые такие богатейшие. По восьми комнат. Окна-то в глухой стене из людских комнат были или из кладовых ихних. Большие комнаты, а окно одно. Только в двух заколотили, потому комнаты совсем в разорении, а в одной живет. В пятом этаже. Старик один.
Сивачев невольно переспросил:
— Как старик?
Иван Кириллович кивнул.
— Чудодей такой! Знать Сергей Аркадьевич Заводилов. Служит в строительной конторе. Квартира-то раз разоренная в пятом этаже, и он в ней один. С собакой. Огромадный пес, что твой зверь.
— Один живет?
— Как есть. Обходительный человек, только чудодей. Ни к себе никого, ни сам никуда.
— Занятно. Вот бы у него и взять комнату.
— Ни к чему. Мы вам другую приспособим. Мы хорошего человека завсегда уважим. Я бы и сегодня…
Он допил пиво и мотнул головой.
— Сегодня не с руки. Я приду послезавтра.
Сивачев подозвал подносчика, расплатился и встал. Иван Кириллович с трудом поднялся и протянул руку.
— За угощение благодарим. Будьте покойны — с комнатой уважим.
Он заплетающимся шагом пошел следом за Сивачевым, и они вышли на улицу.
— Вон чудодей-то наш!
Сивачев увидел высокого худощавого старика с длинной седой бородой, в соломенной шляпе и длинном пальто. Рядом с ним шел огромный дог.
Старик открыл дверь подъезда, пропустил собаку и вошел следом за ней.
Сивачев оставил Ивана Кирилловича и медленно пошел по улице. Он был совершенно сбит с толку. Старик, собака, пустая квартира, а между тем каждый вечер в окошке появляется человек в ермолке и производит свои страшные опыты.
Сивачев остановился на углу улицы и оглянулся на стену. Вверху, отражая луч заходящего солнца, красным отблеском горело одинокое окно, и Сивачеву оно показалось зловещим кровавым пятном.
Вечером пришел Барсуков. Сивачев отворил дверь и увидел его с тяжелым металлическим треножником и с большим, видимо тяжелым свертком в руках.
— Возьмите эту штуку и тащите, — сказал, входя, Барсуков.
Сивачев ухватил треножник, запер дверь и вошел следом за Барсуковым к себе в комнату.
— Что это такое? — спросил он.
— Это? Это, уважаемый, астрономическая труба. Горы на Луне увидеть можно. Это не ваш бинокль. Теперь мы его как на ладони увидим. Сейчас установим.
Он развернул бумагу, и Сивачев увидел большую подзорную трубу.
Барсуков быстро прикрепил ее к треножнику и раздвинул.
— Теперь сделаем установку.
Он стал наводить трубу.
Барсуков стал наводить трубу.
— Вот! Поглядите-ка.
Сивачев приложил глаз. Прямо перед ним встало окошко, занавешенное шторой. Можно было видеть облупившуюся краску на переплете окна, швы на зеленой коленкоровой шторке и ржавое железо подоконника.
— Великолепно! — воскликнул Сивачев, — теперь мы все разглядим.
Труба стояла в глубине комнаты, на добрую сажень от окошка.
— Поставим стул, придвинем стол. Можно наблюдать по очереди, курить и распивать чай. Вот как! — весело сказал Барсуков.
Он закурил.
— Что-нибудь узнали?
Сивачев махнул рукой.
— Можно сказать — ничего. Вернее — путаница какая-то.
И он рассказал про свое исследование.
Барсуков покачал головой.
— Это подтверждает только, что существует какая-то тайная организация, что это не ученый исследователь, а какой-то, вернее какие-то враги.
— Старик и собака.
— Ну, да. Это для отвода глаз. Главный прячется.
— Что же будем делать?
— Отсюда наблюдать и изучать, а там наводить справки и расследовать. Прежде всего, кто этот Заводилов? Потом, что это за контора? Надо за ним следить. Пожалуй снять там комнату. А теперь будем наблюдать.