Приключения 1979
Шрифт:
Нурмолды вырвал из тетради листок и написал по-русски и по-казахски по образцу своего удостоверения.
«Податель сего Копирбай Макажанов направляется в Челкар для новой жизни. Всем лицам рекомендуется оказывать ему содействие. Уполномоченный по ликбезу Бегеевской области товарищ Нурмолды Утегенов».
Старик уехал счастливый.
...Казалось, Хаким ничего не видел, не слышал; покачивался, хихикал. Нурмолды натянул кебисы на его ноги, черные, разбитые, и тут терьякеш стал совать ему трубку:
Треснутая фарфоровая чашечка со спекшейся массой. Мундштуком служила прокаленная камышинка.
— Кури! — повторил он, засмеялся. — Кто не курил, тот не жил. Жусуп поджидает тебя.
— Откуда ему знать про меня?
— Старик азанши скажет. На чинке застава Жусупа. — Хаким указал в ту сторону, где в складках степи скрылся Копирбай. — Он вроде привратника у Жусупа. Одних посылает сразу к Жусупу, других к его сотникам... вчера проехали двое парней на одной лошади... пика перевязана веревкой. Худо тебе будет.
«Э, вон что!.. Не зря. он тут сидел, паучок, — подумал Нурмолды о Копирбае, — отсюда путь на Устюрт, на Мангышлак; к Челкару и Аральску — через земли родов табын и жохаим».
Выходит, старикашка глядит вперед, выжидает, как повернется дело у Жусупа: если бандита Советская власть побьет, то справка, хоть и без печати, азанши очень пригодится.
Посадив Хакима перед собой на седельную подушку, Нурмолды зажимал между рук невесомое тело, погонял саврасого.
...Очнувшись, Хаким глядел вдаль, там поднималась из равнин стена.
То не была крепостная, из сырцового кирпича, стена древнего городища, то надвигалась громада чинка — краевого обрыва Устюрта. Плитой с рваными краями лежало гигантское плато между Каспием и Аралом.
По мере приближения разбегались края стены, уходили в бесконечность равнины. В закатном солнце охрой горели выступы, как отверстие пещер чернели промоины.
Нурмолды нашел глазами налитую сумраком трещину в основании чинка: там, на сходе, ждет застава жусуповцев.
У подножия схода Нурмолды перетянул тюки. Помог сесть Хакиму, затем взял саврасого под уздцы. Будь что будет, а ехать надо.
Час за часом они поднимались на плато. Сход сперва шел как пандус, а затем круто, винтом уходил в толщу чинка.
Сузился сход, Нурмолды шепнул Хакиму: «Делай как уговорились». Хлопнул саврасого по холке, а сам отстал. Шел, прижимаясь к шершавой сухой стене. Блеснул наверху огонь — свет его проходил сквозь заросли сарсазана, как сквозь оконную узорную решетку из ганча.
Стих стук копыт на сухой глине: Хакима остановили. Голоса — и среди них голос Копирбая:
— Где ликбез?
— Я его съел! — закричал Хаким и захохотал. Топот, крики «держи!». Выстрел.
Нурмолды проскользнул узкую горловину схода, побежал. Присел за кучей камней и прислушался. Жусуповцы сбились на краю черной дыры, то был вход в пещеру, вымытую водой в мягком известняке. Доносились голоса:
— Бабушкины сказки! Змей,
— Сунься, так узнаешь!.. Конца у пещеры нет.
— Что вы все сбежались!.. Даулет, Мерике, живо к сходу!
По днищу долины Нурмолды осторожно приблизился к черной дыре, — ему стали слышны голоса жусуповцев. Он добрался до широкой расщелины, начал спускаться в темень. Перед ним был широкий ход, пол которого шел сначала ровно и прямо, а затем стал извиваться и вел то вверх, то под наклоном, то ступенями. Все было покрыто густым мучнистым слоем распавшихся горных пород.
Лет четырнадцати Нурмолды верил, что в этой пещере живет огромный змей. Рассказывали: в старое время в пещеру сложили сокровища бухарские караванщики, — они поднялись на плато и попали в бурю. Из глубин земли явился змей, проглотил одних, другие разбежались. С тех пор змей сторожит сокровища и глотает всякого, кто спускается в пещеру. Нурмолды и его отец были первыми из казахов, что спустились в пещеру: отец тогда нанимался проводником к ученому немцу, говорившему по-казахски. Тогда же они нашли эту расщелину — второй выход из пещеры.
Наконец сверху в пещеру проник слабый свет луны; Нурмолды увидел, что уходящая вверх и в сторону круто, как дымоход, расщелина пересекается высокой продольной трещиной и таким образом соединяется с внешним миром. Эта трещина, объяснил немец, и порождала пугающие адаевцев рассказы о змее — через нее ветер проникал в подземелье и вырывался затем со свистом и ревом.
Нурмолды окликнул Хакима, тот отозвался: он стоял под выступом, свисавшим над входом в пещеру, невидимый сверху с края провала.
— Не ушли?
— Толкуют о каком-то змее... А один все горячится: я сразу, дескать, понял, что он не дуан, а шайтан.
Нурмолды завязал тряпицей глаза саврасому. Они двинулись путем, каким он, бывало, и раньше добирался сюда. Нурмолды шел с вытянутыми вверх руками, мелкими, шажками, пробуя дорогу выставленной вперед ногой.
Над ними послышался шум. Нурмолды подбодрил спутника, объяснив, что это отдается от стен узких ходов шум крыльев и крики птиц, посмеялся: «А бандиты наверху думают, что это змей тебя доедает...»
Саврасый шел по степи, красной от закатного солнца.
2
Второй день путники пересекали плато. Нурмолды выбросил трубку Хакима, и Хакима теперь мутило.
— Убей меня, — хрипел он.
— Скоро колодец, отдых!
— Моя мука... сильней жажды.
Они миновали солончак и спустились в урочище Кос-Кудук.
В зарослях истегека хрустнуло под копытом. Нурмолды взглянул вниз — человеческий скелет. Один, другой, третий — много. Ринулся саврасый. Провалилась передняя нога в грудную клетку, как в капкан, в испуге рванулся конь, стряхнул ее, костяным шаром отлетел, покатился череп. Взлетел, как гнездо, и повис на кусте овчинный ком казацкой шапки.