Приключения 1979
Шрифт:
— Рядовой Коноплев-Зайцев, — чеканит солдат.
— Хорошо, пойте!
Коноплев снял очки, вышел из строя. Лицо у него в веснушках, чуть растерянное, неловкость спрятал за улыбкой.
Грянул оркестр. Марш веселый, с юморком. Поет солдат, старается, голос слабенький, но приятный. К концу и оттенки в голосе появились, понимает, о чем поет!.. Хоть и не успел он как следует хлебнуть из солдатского котелка, хоть еще только понаслышке знает о солдатских буднях, но ведь не боги горшки обжигают, гидростанции строят, в космос летают, стоят на страже земли своей... Генерал доволен, чуть заметно улыбается, искорки в глазах. Слушают и незнакомый прапорщик, и офицер, дежурный
— Благодарю за песню! — говорит генерал, когда оркестр смолкает. — Точно сказано: не послужишь — не узнаешь! Хорошая песня! А хорошая песня удваивает, утраивает армию... Кажется, Суворов сказал: «С распростертыми знаменами и громогласной музыкой взял я Измаил». Но только настоящему солдату песня помогает, а если солдат так себе, ему никакая песня не поможет. Судя по тому, как вы здороваетесь, понятно, что солдаты вы еще сырые, строевая подготовка у вас хромает, если не на обе ноги, то на одну точно. Да и стрелять-то небось не все умеют?..
— Так точно, товарищ генерал! — с готовностью выкрикнул один из музыкантов. — Лично я в последний раз из рогатки стрелял!
— То-то, — удовлетворен генерал. — Приказываю: завтра согласно плану оркестру, хору, солистам, танцевальной группе отправиться в летний лагерь, где все пройдут строевую и физическую подготовку, тактику.
Гул прокатывается по рядам оркестрантов.
— Вашим строевым командиром, — продолжил генерал, — назначается прапорщик Тропкин... Действуйте! — сказал он прапорщику, повернулся и медленно, устало пошел по плацу.
— Смирно! — скомандовал прапорщик Тропкин. — Вольно...
— Прощай, девчонка...
— Не было печали!
— Не послужишь — не узнаешь! — зашумели музыканты.
2
Есть такие места в среднерусской полосе, до которых вроде бы рукой подать, да дорогу туда, как говорится, черт мерял. Лесом да полем, лесом да полем петляет дорога, то теряется в болотистой низине, то стелется меж колосящихся хлебов, то уводит в дремучую чащу.
По одной из таких дорог ведет к месту назначения своих музыкантов прапорщик Тропкин, подтянутый, суховатый, строгий. Они в голове колонны. Шагают. У них, кроме инструментов, противогазы, скатки. Следом за оркестром зеленый квадрат — хор. Этим легче: они без инструментов. За ними строй, в котором танцоры и солисты. Устали все, шагают нестройно, робы в темных пятнах пота. Особенно тяжело старослужащим — их несколько в подразделении, в хоре и в оркестре: устало шагает флейтист Солоха, полный и от этого кажущийся неуклюжим. Рядом с ним Геворкян, кларнетист, молодой, франтоватый; даже нелегкая дорога не утомила его: фуражка сидит щеголевато, нос кверху, будто и не шагал полдня. За ними Коноплев-Зайцев, кроме альтушки, несет скрипку — свою слабость и мечту.
Неожиданно звучит команда:
— Песню!
Оживились зеленые квадраты подразделений. Инструменты взяты на изготовку, все подтянулись, нога шагает четче, и пошла-поехала... Начали нестройно, как-то неестественно зазвучала над полем мелодия. Потом выровнялись, повел запевала, вступил хор, и полетела над синим цветущим ковром льна песня, бодрая, солдатская.
Ну-ка, соколы, споем, как мы в армии живем, как мы, если будет надо, в бой за Родину пойдем. У родного рубежа не задремлют сторожа. Прибывает23
В тексте использованы стихи советских поэтов.
Вспугнула песня сороку, издалека сопровождавшую строй, ринулась та в глубь леса, в свою очередь всполошив коров на поляне.
С возвышенности завиднелась впереди деревня, а за ней речка блеснула. Коноплев высказался вслух:
— Может, в этой деревне остановимся?
— Ясное дело, здесь, — невозмутимо ответил ему Геворкян. — Смотри, для тебя перину взбивают!
А в деревне переполох!
Распахиваются окна изб, словно впуская музыку, девчата-копнильщицы побросали грабли, вилы, прихорашиваются и бегут через поле навстречу солдатам...
— Догони вас холера! — орет им вслед бригадир.
Спешно раскрывает ставни продавщица сельповского магазина. Три старушки, испокон веков недвижно сидящие на лавочке, и те завертели головами...
— Должно, солдаты идуть? — встревожилась одна бабуся.
— Ась? — переспросила другая.
— Женихи идут, глухая тетеря! — выкрикнула третья.
Все ближе солдаты, все громче музыка. Орут куры-дуры, летят из-под солдатских сапог. Браво шагают музыканты, играют, а шеи тянут, заглядывая через палисадники. Девушки бросают в них цветами, ребята забегают вперед, совсем ошалели... Что-то заклинило у Коноплева: все поворачивают вдоль улицы направо, а он так и шагал прямо, прямо на продавщицу сельповского магазина, которая, подбоченясь, стоит и призывно смотрит на проходящих солдат.
Бедный Коноплев, он же Зайцев! Как на него глянул прапорщик — словно два наряда вне очереди влепил!
Уходят солдаты, стихает музыка. Девушки идут за околицу к своим копнам. Продавщица недовольно закрывает ставни магазина. Три старушки, поджав губы, смиренно сидят на лавочке.
Колонна выходит за околицу по ту сторону деревни. Шалая собачонка звонким лаем провожает солдат, тявкает все реже...
3
— Подразделение... стой! — командует прапорщик Тропкин. — Налеву!.. Кто в лес, а кто по дрова. Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Распорядок дня на сегодня: ученье... Вечером — кино. Отбой сегодня и ежедневно в двадцать три ноль-ноль. Вопросы?
— Есть вопрос... Как называется фильм?
— «Чапаев»... Василий Иванович. Ясно?
— Так точно! — не моргнув глазом, отвечает Геворкян.
— Душевная картина, — вздыхает Солоха. — Я ее раз пятьсот смотрел и еще пойду...
— Разойдись!
Не торопятся расходиться солдаты, оглядывают стройные ряды палаток, окружающий лес, широкую поляну-плац, мерить которую им придется не раз вдоль и поперек.
— Красиво здесь, — восхищенно говорит Коноплев. Он щурит на солнце свои беспомощные глаза.
— Ты неисправимый оптимист, Коноплев-Зайцев, — говорит ему Геворкян. — Вот походишь по этой полянке день-другой, небо с овчинку покажется.
— Я природу люблю, но дождя боюсь, — как бы размышляя вслух, сказал Коноплев.