Приключения 1979
Шрифт:
— Как не туда? — поправляет очки Коноплев. — По-моему, правильно идем...
— Но поворот реки мы должны были уже срезать, — говорит Геворкян. — Надо сориентироваться. Где север?
— А зачем тебе север? — опрашивает Солоха.
— Тоже старый солдат! Всегда сначала север находят, а потом все остальное, — поучает Геворкян.
— Где мхи и лишайники — там север, — подсказывает Коноплев.
— Нет, надо по солнцу, — предлагает Геворкян. — Где солнце вставало? На востоке, да?
— В самую точку попал, — подтрунивает Солоха. — Зря от реки ушли...
— Падажди,
— За рекой, — неуверенно говорит Коноплев.
— За рекой оно садилось, когда мы рыбачить начали, — поправляет его Солоха. /
— Так... Меня вчера несли — солнце светило в глаза, — вслух соображает Геворкян. — Значит, надо двигаться в противоположную сторону. Момент... — Он ложится на землю лицом к солнцу, переворачивается и указывает в чащу леса. Коноплев крутится на месте, изображая из себя компас.
— Так не пойдет, — устало говорит Солоха. — Надо спокойно.
Все трое удивленно оглядывают лес вокруг себя, точно видят его впервые. А он словно смеется, радуется чему-то, стоит светлый, улыбчивый, листья светятся, полянки в цветах, птицы расхваливают его на разные голоса...
Геворкян, словно спохватившись, затягивает потуже ремень.
— Все... последняя дырочка, — грустно говорит он. — Надо бы рыбу съесть... пока не испортилась. А?
— Ладно, разводите костер, — соглашается Солоха, беря рыбу, — я тут, недалеко, глину поищу.
8
Тропкин с КП по рации докладывает:
— Волга, Волга! Я — Ока! Докладываю... Нахожусь у первого КП. Трое отстали: рядовые Солоха, Геворкян, Коноплев-Зайцев. Как поняли? Прием!
Прапорщик вытирает пот со лба.
— Волга! Я — Ока... Повторяю: трое!.. Нет, у солдата двойная фамилия. Коноплев-Зайцев... Прием!
Он переключает тумблер и в сердцах говорит:
— Ну, Зайцев, погоди! — Он знает, что сейчас с аэродрома в воздух поднимается патрульный вертолет, делает круг над лесом...
В это время в лесу уже прогорел костер. К нему подходит Солоха. В его руках рыба, обмазанная глиной. Он кладет ее на угли, а сам садится в сторонке под деревом и устало закрывает глаза.
В ожидании, пока рыба испечется, Геворкян достает из-за голенища «наставление», мокрое, истертое, перевертывает слипшиеся страницы:
«Радующие глаз обитатели тихих речных заводей белые лилии и желтые кувшинки, содержащие в своих корневищах крахмал, белок и сахар, можно употреблять в пищу в вареном и жареном виде, а из высушенных и размельченных корневищ можно получить муку для лепешек...»
Но Геворкяна никто не слушает: Солоха спит, а Зайцев ходит где-то за деревьями.
— Вставай, дорогой, кушать подано! — будит товарища Геворкян.
— Я есть хочу! Где эта щука-жеребец? — пробуждается Солоха.
Тонкий дымок струится от костра. Все трое поочередно отщипывают от рыбы куски. И вот уже на остывших углях покоятся останки щуки.
— Душевная была рыбка, — облизывает пальцы Геворкян.
— Только костлявая, — добавляет Солоха.
— И несоленая, — качает головой Коноплев.
Все
— Закусили, а теперь бы пообедать, — смеется Геворкян.
Над деревьями с грохотом проносится вертолет, делая разворот, возвращается к реке.
— Не нас ли ищут? — говорит Солоха. — Надо выйти на открытое место...
— Тихо! — вдруг командует Коноплев. — Труба... Точно — труба! Играет «сбор»... Слышите? Это где-то близко!
— Э, брат. — Солоха подходит к Коноплеву и прикладывает руку к его лбу. — Простыл, видно...
— Нет, точно! Труба! — говорит Геворкян.
Солоха слушает, потом подозрительно глядит на своих товарищей.
— Вперед! — командует Геворкян.
— Куда?
— Туда!
— Нет, туда!
Над ними снова с грохотом пролетает вертолет. Солдаты почти бегут. Они знают, что их потеряли, что их ищут. Все отчетливее слышны звуки сигнала «сбор». Как тут не торопиться!
Увидев прапорщика Тропкина, Солоха останавливается и вскидывает руку к пилотке.
— Товарищ прапорщик! Группа из трех солдат в расположение прибыла. Поставленная боевая задача была выполнена... поймана щука...
— И съедена ввиду голода... — добавляет Коноплев-Зайцев.
Сияет поручик Тропкин: нашлись его солдаты, да еще и проявили смекалку.
— Эх, музыканты! — смеется он. — Не послужишь — не узнаешь... Два наряда вне очереди..,
Эдуард ХЛЫСТАЛОВ
Обыск
Вечером парк преображается. От главного входа по аллеям растекаются толпы беззаботно гуляющих людей, наполняя парк громкими голосами. У аттракционов очереди: люди толкаются, с трудом пробираются к кассам, получают из крохотного окошечка листочки билетов, держа их в руке над головой, спиной вылезают из толпы. На фоне вращающихся каруселей, «чертова колеса», мигающих разноцветных огней помещение кафе со стеклянными стенами, притаившееся в кустах распустившейся персидской сирени, светится огромным отполированным куском прозрачного янтаря. Скрытые в потолке электрические светильники заманчиво освещают зал тусклым золотистым светом. В зале полумрак, но кое-кого он манит... Левая часть душного и прокуренного зала заполнена посетителями, сидящими за легкими алюминиевыми столами. Справа от входа, отделенная от людей полукруглой высокой стойкой, словно для отражения многочасовой осады, в окружении нескольких рядов бутылок, в накрахмаленном фартучке и кружевном кокошнике буфетчица Ольга Шустова.
Из многих гуляющих всегда находятся те, кому хочется заглянуть в кафе. Завсегдатаи Лельку любят. Красивая, стройная, всегда прибранная, грубого слова зря не скажет, а если и выразится крепко, то к месту, по делу. А обслуживает как!
Наливает вино ли, коньяк ли — точно, как в аптеке. Сперва посмотрит на покупателя добрыми выразительными глазами, предложит вина подешевле, а то даже заметит: «Молод еще...» А тому, кто попроще, скажет: «И зачем дорогой коньяк-то пьете? Сходили б в магазин, купили б чего без наценки...» Голос ее звучит повелительно и добродушно.