Приключения Арсена Люпена

Леблан Морис

Все утро в замке Тибермениль царила неописуемая суматоха. Жандармы, сельский полицейский, комиссар полиции из Дьеппа, жители деревни – все толкались в коридорах, в парке или слонялись вокруг замка. Стягивавшиеся для маневров воинские подразделения и выстрелы придавали происходящему особую живописность.

Первоначальный осмотр ничего не выявил. Окна целы, двери не взломаны, не оставалось сомнений, что мебель вынесли через потайной ход. Но на коврах не нашли отпечатков ног, никаких царапин на стенах.

Единственная неожиданность, которая прекрасно демонстрировала причудливое воображение Арсена Люпена: знаменитые летописи XVI века стояли на прежнем месте, а рядом – второй экземпляр, тот самый, украденный из Национальной библиотеки.

В одиннадцать явились офицеры. Деван радостно приветствовал их. И хотя он был сильно огорчен утратой таких сокровищ, но его несметное состояние позволяло перенести этот удар, не теряя присутствия духа. Спустились его друзья д’Андроль и Нелли.

Когда все были представлены друг другу, вдруг обратили внимание, что не хватает одного гостя – Ораса Вельмона. Неужели он не придет?

Его отсутствие вновь пробудило подозрения Жоржа Девана. Но Вельмон появился ровно в полдень. Деван воскликнул:

– А вот и вы! И даже вовремя!

– Разве я опоздал?

– Нет, но могли бы после столь бурной ночи! Вы, наверное, слышали новость?

– Какую новость?

– Вы ограбили замок!

– Бросьте!

– Я не шучу. Но сперва подайте руку мисс Андердаун, и пройдем к столу… Мадемуазель, позвольте…

Он замолчал, удивленный замешательством девушки. Потом неожиданно вспомнил:

– Ведь правда, вы путешествовали в обществе Арсена Люпена раньше… еще до его ареста… Вас удивило сходство, не так ли?

Она не ответила. Вельмон улыбался, стоя подле нее. Поклонился, она взяла его под руку. Он отвел ее на место и сел напротив.

Во время завтрака говорили только об Арсене Люпене, похищенной мебели, подземном ходе, Херлоке Шолмсе. И только в конце трапезы, когда перешли к другим темам, Вельмон включился в разговор. Он был то веселым, то серьезным, поражал то красноречием, то остроумием. И все это, казалось, только для того, чтобы произвести впечатление на девушку. Но она настолько ушла в себя, что, похоже, ничего не слышала.

Кофе подали на террасе, возвышавшейся над парадным двором и французским садом со стороны главного фасада. Посреди лужайки заиграл военный оркестр, и толпа крестьян и солдат растеклась по аллеям парка.

Внезапно Нелли вспомнила обещание Арсена Люпена: «Завтра в три часа все будет стоять на своих местах… Обещаю».

В три часа! А стрелки больших часов на правом крыле замка показывали два сорок. Она невольно все время поглядывала на них. А потом переводила взгляд на Вельмона, который спокойно покачивался в удобном кресле-качалке.

Два часа пятьдесят минут… Два часа пятьдесят пять… Нетерпеливое волнение охватило девушку. Неужели свершится чудо, свершится в точно назначенную минуту, когда замок, двор, окрестности полны людьми, и именно в это время следователь и республиканский прокурор ведут расследование?

И все же… все же Арсен Люпен так торжественно клялся! Будет так, как он обещал, подумала она, она уже была околдована исходившими от него волей, уверенностью, энергией. И это уже казалось ей не чудом, а естественным событием, которое должно было быть вполне в порядке вещей.

На мгновенье их взгляды встретились. Она покраснела и отвернулась.

Три часа… раздался первый удар, второй, третий… Орас Вельмон вытащил часы, взглянул на циферблат башенных и положил свои обратно в кармашек.

Прошло несколько секунд. И тут толпа на лужайке расступилась, в воротах парка появилась повозка, запряженная парой лошадей, за ней вторая. Это были обозы, которые сопровождают перемещение войск и перевозят солдатские ранцы и ящики с офицерским багажом. Они остановились возле лестницы. С повозки соскочил каптенармус [41] и попросил позвать месье Девана.

41

Каптенармус – военнослужащий, обычно ведающий учетом, хранением и выдачей военного имущества.

Деван бегом спустился к нему. Он увидел, что под чехлами лежали аккуратно сложенные и тщательно завернутые принадлежащие ему предметы мебели, картины и произведения искусства.

В ответ на вопросы сержант показал приказ, полученный от дежурного старшины, который тот, в свою очередь, получил на построении. Согласно этому приказу вторая рота четвертого полка должна обеспечить доставку движимого имущества, складированного на дорожном узле Аллё в Аркском лесу, и к трем часам пополудни передать его в распоряжение господина Жоржа Девана, владельца замка Тибермениль. Подпись: полковник Бовель.

– На дорожном узле, – пояснил сержант, – все было уже готово, разложено на траве и охранялось прохожими. Мне это показалось странным, но приказ есть приказ!

Один из офицеров взглянул на подпись: она была искусно скопирована, но поддельная.

Музыка замолчала, фургоны выгрузили, мебель водрузили на место.

Среди всей этой суматохи Нелли осталась стоять одна на краю террасы. Она выглядела крайне озабоченной, ее волновали какие-то непонятные мысли, которые она даже не пыталась сформулировать. Внезапно она заметила, что к ней приближается Вельмон. Она хотела было уклониться от встречи, но оказалась зажата с обеих сторон соединявшейся под углом балюстрадой террасы, а стоящие в ряд кадки с апельсиновыми деревцами, олеандром и бамбуком оставляли ей единственный отходной путь, по которому уже шел молодой человек. Она не шелохнулась. На ее золотых волосах дрожал солнечный луч, проникавший сквозь хрупкие листочки бамбука. Кто-то сказал шепотом:

– Я сдержал слово, данное ночью.

Арсен Люпен стоял рядом с ней, а вокруг не было ни души.

Он неуверенно и робко повторил:

– Я сдержал слово, данное ночью.

Он ждал хотя бы одного похвального слова, хотя бы жеста, подтверждающего ее интерес к его поступку. Она молчала.

Ее презрение разозлило Люпена, но в то же время он ощущал, какая пропасть разделяет их теперь, когда Нелли знает всю правду. Ему хотелось оправдаться, найти какие-то доводы, показать ей, что его жизни не чужды великие дела и отвага. Но он даже не успел произнести эти слова, как уже почувствовал их неуместность, абсурдность и дерзость любых объяснений. Тогда, охваченный воспоминаниями, он грустно прошептал: