Приключения четырех дервишей
Шрифт:
— Ну, несчастный, рассказывай теперь, что с тобой приключилось и объясни, кто ты такой?
Я подробно поведал ему о своих мытарствах. Выслушав рассказ о моих приключениях, он сжалился надо мной и сказал:
— А теперь послушай меня! Я — дочь шаха вилоята, пограничного с Вазирабадом. В том зиндане, где ты был, сидел юноша по имени Вехруз. Он сын везиря моего отца.
Однажды отец приказал сыновьям эмиров устроить на площади у крытых помещений, ведущих во двор дворца, военные игры и гуйбози'[24]. Он позволил всем обитательницам гарема наблюдать за этим праздником с крыши дворца. Поэтому мы, девушки, уселись за шитую золотом занавеску и беспечно и с интересом следили за играми...
В тех играх
Рассказав это, девушка вынула из хурджина хлеб, жареную курицу и ивовую настойку. Она налила и подала мне шербет, выпила сама, а затем мы поели хлеба и мяса. Она дала поесть и собаке. Потом вымыла мне голову, постригла волосы и ногти и одела в новую одежду. Я, смыв грязь, облегченно вздохнул. Вновь мы оседлали лошадей и пустились в путь. Через два месяца мы добрались до города в центре Европы — до Вазирабада. Он был хорош, благоустроен, как об этом сказал бы поэт:
Как исфаганская невеста видом,
Был город Халаба [25] отсюда виден.
Мы остались жить в этом городе. Оказалось, что там проживало несколько человек из Аджама. Они пользовались почетом и уважением. Я сблизился с ними, устроил свадебное пиршество и женился на той красавице. Затем, превратив сундучок с драгоценностями моей единственной в оборотные средства, открыл ювелирную лавку. Три года прожил я там в радости и покое. За это время я стал известен среди великих мира сего и знати, многие торговцы беспрекословно подчинялись мне, я руководил ими. День изо дня положение мое улучшалось, а состояние увеличивалось. Жизнь моя была прекрасна, с красавицей жил в согласии и полном наслаждении.
Однажды я шел по площади и увидел толпу. Я подошел поближе и спросил, в чем дело. Мне ответили, что наказывают двух жителей Аджама за воровство и пролитие невинной крови. Услышав это, я вспомнил свое прошлое. Я встревожился, пробрался вперед и увидел моих братьев, которых, со связанными руками, униженных, избитых, волокли по земле. При виде этого, сердце мое облилось кровью. Не стерпев, я подбежал к начальнику стражников хакима, всунул ему в ладонь горсть динаров и попросил повременить с их казнью. Он согласился. Я побежал к хакиму и попросил пощадить моих братьев. За это я подарил ему дорогой рубин.
Хаким сказал:
— Несколько человек предъявляют к твоим братьям иск. Нужно ублажить их золотом, чтобы они отказались от своих притязаний.
По совету хакима я позвал истцов, вручил им пятьсот туманов, освободил братьев, отправил их в баню, затем привел домой. Жену свою я им не
Они замышляли убить меня, а я был весел и доволен, что братья мои оставили свой дурной нрав и поступки и стали людьми. Однажды вечером, во время беседы, старший брат завел разговор о родных краях. Средний брат вздохнул. На следующий вечер средний стал рассказывать о прелестях Аджама, старший брат заплакал. Я же, не подозревая об их злом умысле, сказал им:
— Братья мои, вы тоскуете по родине, я тоже мечтаю о ней. Поэтому не печальтесь, вскоре мы поедем туда.
Я ушел в свои покои и сказал об этом моей солнцеликой. Она согласилась. Через некоторое время, только ради них, я начал хлопотать о поездке и вскоре мы уже были в пути. К нам присоединилось еще несколько торговцев, и они избрали меня предводителем каравана. Месяц мы ехали безо всяких происшествий. Б один из вечеров, когда отдыхали на привале, один из братьев сказал:
— Неплохо бы было, если и завтра остались бы здесь, на этой стоянке. Устроили бы чудную прогулку.
Я спросил:
— Какую еще прогулку? Он ответил:
— Мы однажды побывали уже в этих местах, провели здесь два-три дня. Здесь много родников, лугов, пестрящих цветами и тюльпанами. Примерно в одном фарсахе отсюда протекает большая река с прозрачной водой.
Я сказал:
— Раз вы хотите побыть здесь еще, то завтра не поедем. Каравану сообщили, чтобы завтра не трогались, и я велел к утренней трапезе приготовить еду.
На следующий день братья проснулись до рассвета и стали готовиться в дорогу. Позвали и меня. Я быстро оделся, вышел к ним и попросил коня.
— Зачем лошадь, — сказали они, — по лугу лучше гулять пешком.
На всякий случай мы взяли с собой двух-трех рабов, нагрузили их кальяном, кофе, хлебом, захватили несколько стрел и отправились на прогулку. По дороге мы шутили, резвились, стреляли из лука. Собака по привычке последовала за мной. Пройдя некоторое расстояние, братья под каким-то предлогом отправили одного из рабов обратно на стоянку. Через некоторое время другого раба отослали за первым. Меня же вели дальше, развлекая разговорами. Но сколько мы ни шли, ни луга я не видел, ни родника. Так мы прошли расстояние в один фарсах. Тут я снял лук и стрелы и присел по нужде. Так как братья замыслили убить меня, оба спрятали под одеждой кинжалы. Увидев, что я присел, они, выхватив оружие, бросились на меня с кинжалами. Из-за веток я увидел их с кинжалами и отодвинулся подальше. В это время старший брат ударил меня по голове кинжалом и отсек мочку уха. Пока я говорил: «Злодей, что ж ты делаешь?», — другой брат так ударил меня по плечу, что я повалился наземь. Эти бессердечные насильники нанесли мне множество ран по спине и бокам. Но тут на них кинулась собака. Они ранили и её. Затем, кое-как вымазавшись в моей крови, побежали к каравану и сказали:
— На нас напали грабители, бегите скорей, они идут за нами.
Караван, услышав это, быстро снялся и тронулся в путь. Моя же возлюбленная, зная о былых делах моих братьев, кинжалом заколола себя.
Дервиши! — продолжал Озодбахт, — когда ходжа дошел до этого момента в рассказе, это так больно отозвалось в моем сердце, что невольно по щекам заструились слезы. Он тоже не стерпел, разорвал ворот рубахи, обнажил голову и показал мне следы ран. На теле не было здорового места, а на голове была такая рана, что в ней мог уместиться лимон. Смотревшие на это от ужаса прикрыли глаза. Когда присутствовавшие немного отошли от страха, ходжа сказал: