Приключения Джона Девиса
Шрифт:
Из этого описания вступления моего в свет видно, что я был странный ребенок. Дело в том, что я всегда жил с мужчинами. Оттого я был, если можно выразиться, вдвое старше по характеру, чем по летам. Получив пощечину, я вспомнил, что батюшка и Том несколько раз говорили, что в таких случаях обиженный с оружием в руках требует от обидчика удовлетворения, и что тот бесчестный человек, кто, получив, оплеуху, не отомстит за себя. Но ни батюшка, ни Том не объясняли мне различия между взрослым и ребенком, и не говорили,
Уезжая из дома и думая, что забавы мои в коллегиуме будут те же самые, как и в Виллиамс-Гаузе, я положил пистолеты в чемодан. Теперь я вынул его из-под кровати, положил пистолеты за пазуху, пороху и пуль в карманы и пошел в комнату Роберта Пиля.
Пиль сидел за книгою; но, когда я отворил дверь, он поднял голову и, взглянув на меня, вскричал:
— Боже мой! Что это с тобою, Джон? Ты весь в крови?
— Поль Вингфильд ударил меня кулаком по лицу, — сказал я, — а вы мне говорили, чтобы я пришел к вам, когда меня кто обидит, я и пришел.
— Хорошо, — сказал Роберт Пиль, вставая. — Будь спокоен, Джон, я с ним разделаюсь.
— Как, вы с ним разделаетесь?
— Да, конечно. Ведь ты пришел просить меня, чтобы я отплатил ему за тебя?
— О, нет! Я пришел вас просить, чтобы вы помогли мне самому с ним разделаться, — отвечал я, положив свои маленькие пистолеты на стол.
Пиль с удивлением посмотрел на меня.
— Да скажи, ради Бога, который же тебе год? — спросил он.
— Скоро тринадцать.
— Чьи же это пистолеты?
— Мои.
— Давно ли же ты умеешь стрелять?
— Уже года два.
— Кто же тебя учил?
— Батюшка.
— Зачем?
— Чтобы защищаться, когда понадобится, как, например, теперь.
— Попадешь ли ты в эту жируетку? — спросил Роберт Пиль, указывая на дракона, который, скрипя, вертелся на шесте, шагах в двадцати пяти от нас.
— Я думаю, что попаду.
— Ну-ка, попробуй.
Я зарядил пистолет, прицелился и посадил пулю в голову дракону, возле самого глаза.
— Браво! — вскричал Пиль. — Ты и не дрогнул. О, ты не трус!
При этих словах он взял пистолеты, положил их к себе в ящик, запер и ключ спрятал в карман.
— Теперь пойдем со мною, Джон, — сказал он.
Я имел такую доверенность к Роберту, что пошел за ним, не сказав ни слова.
Он сошел во двор. Воспитанники, столпившись в кучу, старались угадать, где это выстрелили. Роберт Пиль подошел прямо к Вингфильду.
— Поль, — сказал он, — знаешь ли ты, где это выстрелили?
— Нет, — отвечал Поль.
— Из моей комнаты. А знаешь ли ты, кто стрелял?
— Нет.
— Джон Девис. А знаешь ли, куда попала пуля?
— Тоже нет.
— Вот в эту жируетку. Посмотри.
Все глаза обратились к жируетке,
— Ну, что же далее? — сказал Поль.
— Далее? Далее то, что ты ударил Джона. Джон пришел ко мне звать меня в секунданты, потому что он хотел драться с тобою на пистолетах; и чтобы показать, что он, хоть и не велик, в состоянии попасть тебе прямо в грудь, всадил пулю в жируетку.
Поль побледнел.
— Поль, — продолжал Роберт, — ты сильнее Джона; но Джон ловчее тебя. Ты ударил ребенка, не зная, что у него сердце взрослого человека, и ты за это поплатишься. Ты должен или драться с ним, или просить у него прощения.
— Просить прощения у этого мальчишки! — вскричал Поль.
— Послушай, — сказал Роберт, подойдя поближе и говоря вполголоса. — Если ты на это не согласен, то я сделаю себе другое предложение. Мы с тобою одних лет, на рапирах деремся почти одинаково; мы приделаем свои циркули к палкам и пойдем с тобою за ограду. Я даю тебе срок до вечера; выбирай любое.
В это время позвонили в классы, и мы разошлись.
— В пять часов, — сказал Роберт Пиль, прощаясь со мною.
Я работал с таким спокойствием, что удивил всех товарищей, а учителя и не догадывались, что у нас случилось нечто чрезвычайное. Классы кончились; мы опять пошли играть. Роберт Пиль тотчас подошел ко мне.
— Вот тебе письмо от Вингфильда, он извиняется, что обидел тебя. Больше ты ничего от него требовать не можешь.
Я взял письмо: оно, точно, было наполнено извинениями.
— Теперь, — продолжал Пиль, взяв меня под руку, — я скажу тебе одну вещь, которой ты не знаешь. Я сделал, что ты хотел, потому что Поль дурной человек, и что урок от младшего будет ему очень полезен. Но не надобно забывать, что мы не взрослые, а дети. Наши поступки неважны, слова ничего не значат; мы еще не скоро сможем действительно занять место свое в обществе; я лет через пять или шесть, ты лет через девять или десять. Дети должны быть детьми и не прикидываться большими. То, что для гражданина или воина бесчестие, для нас ничего не значит. В свете вызывают друг друга на дуэль, а в школе просто дерутся за волосы. Умеешь ли ты биться на кулаках?
— Нет.
— Ну, так я тебя выучу. А покуда ты не в состоянии будешь защищаться, я отколочу всякого, кто тебя обидит.
— Благодарю вас, Роберт. Когда же вы дадите мне первый урок?
— Завтра утром после классов.
Роберт сдержал свое слово. На другой день вместо того чтобы идти играть на дворе, я пошел в комнату Пиля, и он дал мне первый урок. Через месяц, благодаря моему природному расположению и силе, какая у детей этих лет редко бывает, я в состоянии уже был драться с самыми большими воспитанниками. Впрочем, история моя с Вингфильдом наделала шуму, и никто не смел обижать меня.