Приключения Эмиля из Лённеберги. Художник Н. Кучеренко
Шрифт:
Ты, наверно, много слышал про диких зверей. А слышал ли ты когда-нибудь про диких коров? Если нет, могу тебе сказать, что уж коли корова дикая, то при виде её даже настоящие дикие звери начинают дрожать мелкой дрожью и бегут куда глаза глядят.
Рюлла всю свою жизнь была самой смирной и покладистой животиной, но, когда Альфред и Лина подошли к ней, чтобы привязать её к телеге, она вдруг вырвалась и так замычала, что все присутствующие застыли от ужаса. Возможно, она видела, как дрались парни, и решила, что на торге всё дозволено. Но так или иначе, она словно сбесилась, и приблизиться к ней было опасно для жизни.
– Какой ужас! – всё твердила Лина, видя, как парни один за другим спасаются бегством.
В конце концов папу Эмиля охватило бешенство.
– Плакали мои восемьдесят крон! – воскликнул он. – А теперь дайте мне ружьё, придётся её пристрелить.
Он готов был взвыть от досады, но другого выхода не было, бешеную корову держать нельзя. Это-то он понимал. И все это понимали, а поэтому хозяин Бакхорвы достал своё ружьё, зарядил его и сунул в руки папе Эмиля.
– Ты сам должен это сделать! – сказал он.
Но тут раздался голос Эмиля:
– Погоди, папа!
Я ведь уже говорила, что Эмиль был очень находчивым мальчиком. Он подошёл к папе и сказал ему:
– Раз ты решил её пристрелить, значит, тебе, наверно, и мне её подарить не жалко. Правда?
– На что тебе бешеная корова? – спросил папа. – Разве что на львов с ней охотиться.
Но папа Эмиля знал, что у Эмиля лёгкая рука, и потому сказал, что, если Эмилю удастся доставить Рюллу в Катхульт, он получит её в подарок, будь она хоть трижды бешеной.
Тогда Эмиль подошёл к крестьянину из Бастефаля, тому самому, который так долго не уступал Рюллу его папе и купил на торге остальных шесть коров, и сказал ему:
– Хочешь, я перегоню твоих коров до Катхульта?
Хутор Бастефаль был расположен в другом конце округа, и гнать в такую даль шесть коров было делом не из приятных. Крестьянин это понимал.
– Давай, гони! – обрадовался он и вынул из кармана брюк двадцатипятиэровую монетку. – А вот тебе за работу.
Теперь догадайся, что сделал Эмиль? Он побежал в хлев, вывел коров и погнал их к Рюлле, а как только она оказалась в стаде, она сразу умолкла и даже опустила глаза – было ясно, что она уже стыдилась своих диких выходок… Но как же ей было вести себя, бедняжке, когда её хотели одну-одинёшеньку угнать из родного хлева, разлучив с подругами, с которыми она привыкла коротать время? Она, естественно, разозлилась, но никто, кроме Эмиля, не понял почему.
Оказавшись снова среди своих подруг, она покорно затрусила вместе с ними за телегой. А все присутствующие засмеялись и сказали в один голос:
– А малый из Катхульта, если разобраться, совсем не дурак!
Альфред тоже смеялся.
– Скотовладелец Эмиль Свенсон, – дразнил он Эмиля. – Теперь у тебя есть лошадь, хромая курица и бешеная корова. Не намерен ли ты обзавестись ещё какой-нибудь скотиной?
– Дай только срок, – невозмутимо ответил Эмиль.
Мама Эмиля стояла у кухонного окна, поджидая своих. Когда она увидела на дороге целый караван, у неё глаза на лоб полезли. Впереди ехала телега – правил папа Эмиля, и разместились
Мама Эмиля пулей вылетела из дома, а за ней, не отставая ни на шаг, бежала сестрёнка Ида.
– Семь коров! – закричала мама Эмиля, подбегая к его папе. – Кто из нас сошёл с ума, ты или я?
– Не ты и не я, а корова, – пробурчал в ответ папа Эмиля. Однако так легко он, конечно, не отделался. Ему пришлось ещё долго всё объяснять, прежде чем мама взяла в толк, что же, собственно, произошло на торге.
И тут она с любовью поглядела на Эмиля:
– Я горжусь тобой, Эмиль. Только объясни мне, ради бога, как ты узнал, что сегодня утром, когда я хотела посадить хлебы в печь, у меня раскололась деревянная лопата?
И вдруг мама вскрикнула, потому что взгляд её упал на Альфреда. Лицо его так распухло, что было в два раза больше обычного.
– Где это тебя так разукрасили? – ужаснулась мама.
– На торге, в Бакхорве, – объяснил Альфред. – А в понедельник торг в Кнасхульте.
Лина с мрачным видом слезла с телеги. Ей уже не с кем было хихикать и кокетничать.
– Ты что так нахохлилась? – спросила её мама Эмиля. – Что случилось?
– Зуб болит, – еле слышно прошептала Лина.
Дело в том, что тот хуторянин из Кроксторна, который сидел с ней у изгороди, всё угощал её карамельками, и она их всё грызла да грызла, а теперь у неё так разболелся коренной зуб, что просто голова разламывалась.
Но, как бы ни болел зуб, коров доить надо, и Лина тут же побежала на выгон, потому что они и так уж заждались.
Рюлле и её шести подругам тоже не терпелось, чтобы их подоили, и теперь они громко и требовательно мычали.
– Раз здесь нет их хозяина, придётся уж нам выручать, – сказал Эмиль, сел на табуретку и сам стал доить – заметь, он всё умел, этот мальчик, – сперва Рюллу, а потом, по очереди, всех остальных коров. Он надоил тридцать литров, и мама спустила молоко в погреб, чтобы потом сделать сыр. Получилась большая головка вкусного сыра, и это доставило Эмилю немало радости.
А яйцо, которое хромая Лотта снесла по дороге домой, Эмиль тут же сварил и поставил на стол перед папой, который угрюмо ждал, чтобы ему подали ужин.
– Это тебе от хромой Лотты, – сказал Эмиль.
Потом он протянул папе стакан парного молока и добавил:
– А это от Рюллы.
Папа молча ел и пил, а мама, вооружившись лопатой Эмиля, смогла наконец посадить все хлебы в печь.
Лина приложила тем временем к больному зубу горячую картошку, от чего зуб разболелся ещё больше. Впрочем, Лина и не надеялась, что боль пройдёт.
– Всё я про тебя знаю, – сказала Лина зубу. – Но раз ты так упрям, то и я буду упрямой.
– Зато хозяин Кроксторна не поскупился для тебя на карамельки, – дразнил её Альфред. – Ешь, сколько твоей душеньке угодно! Знаешь что, Лина, выходи-ка ты за него замуж.