Приключения капитана Робино
Шрифт:
— Майор Завадский, прошу вас.
Занятно, не спросил, а Робино ли я? Видать, это новый вариант той давней «пистолетной игры». Мы тебя ждем, мы тебя знаем в лицо. Наша служба действует без осечек, и не дает промахов — верняк!
Кабинет Завадского оказался просторным, почти пустым, стены окрашены яркой зеленой краской, маляры называют такой колер — «салат». За одно и старый сейф вызеленили под тот же салат. На столе майора полнейший простор, ничегошеньки нет, кроме единственной потрепанной папки. Узнаю — это мое личное дело.
Завадский отменно вежлив. Объясняет, что у него всего
— Попрошу вас уточнить, — говорит майор, — каким образом вы утратили отчество?
— Когда меня сделали капитаном Робино, перед отправкой в Америку, во врученных документах отчества не было. Максим и — точка.
Американцы меня на этот счет не спрашивали… Вот, собственно, и все, что я могу вам сказать.
— Позвольте, но когда вы вернулись?
— Долгое время тоже никто ни о чем не спрашивал, я привык. Без отчества вроде даже удобнее, во всяком случае короче.
— И никто, никогда не интересовался?
— Кто-то из ваших коллег, помнится, спросил однажды, но так — между прочим.
— И что вы ему сказали?
— Я сказал — какараз…
— Что? Не понял.
— Какараз — какая разница.
И тут майор расплылся в улыбке. Он смеется, мягким заразительным смехом:
— Насмешили! Вы, я вижу, забавник, Робино, — веселый человек. Кажется самое время, — думаю я, — задать ему вопрос, который мне всегда хочется предложить офицерам этой службы.
— На вашем столе лежит мое личное дело. Эту папку я знаю, так сказать в лицо — в анфас и в профиль: когда увольнялся, дали впервые в руки и велели: прочти насквозь, на последней странице распишись — «Ознакомлен, капитан Робино». Можете проверить. Так чего вы тратите время на пустые вопросы, я же в этой папке, убей бог, — весь-весь как облупленный представлен. Спрашивали бы прямо, товарищ майор, что вас действительно интересует. Не сомневайтесь, я вам отвечу, мне нечего скрывать, во-первых, а, во-вторых, я не отважусь обманывать вашу всевидящую организацию…
— Видите ли, я майор свежеиспеченный, из гражданских прокурорских работников мобилизован, к новой службе еще не вполне привык, осваиваюсь и, наверное, не во всем разумно пытаюсь подражать предшественникам. — С этими словами майор достает из ящика стола фотографию, протягивает мне и спрашивает: — Узнаете?
На снимке, прямо сказать, ниже среднего качества вижу мой родной «Москвич», с моим родным номером ЗВ-89-30. Вид сзади.
— А это? — и он протягивает мне новую фотографию. Теперь вижу «Рязань», рядом с ней двое незнакомых мужчин, они стоят около, «Москвича» и, похоже, — беседуют. Припоминаю: однажды на трассе Москва-Симферополь у меня полетел подшипник ступицы переднего колеса. На придорожной станции техпомощи нужного подшипника не оказалось, мне пришлось рвануть в ближайший городок. Когда я вернулся, «Рязань» что-то лопотала про немцев, вроде бы припарковавшихся рядом, они плохо говорили по-английски и еще хуже по-русски. «Рязань» еле поняла — они хотят уточнить, где надо сворачивать на Запорожье. Так вот, кажется, было, но я могу и ошибиться. Не до немцев мне было тогда, да и времени сколько прошло…
Завадский меня благодарит за информацию и мимоходом спрашивает:
— Дама — ваша приятельница?
— Можно считать и так.
— Она жена адмирала Тверского?
— Адмиральша — точно, а относительно фамилии ее мужа, извините, не осведомлен. Она живет под своей фамилией.
Странное все-таки дело, ничего решительно не случилось, ответил на несколько обыденных вопросов и пошел… а чувство такое, будто руки извозил в чем-то липком, очень хочется их помыть. Глупо. С детства помню: моя милиция меня бережет… Но что-то здесь не так. Впрочем, не один Маяковский выдавал желаемое за явное. Ладно, к чертям, не о том думай, о чем надо.
Любопытно, а о чем надо? Предположим все мои требования Александровым уже приняты.
Допустим, усиление консолей и хвостового оперения выполнены самым лучшим образом. И ребята-метеорологи подобраны самые-самые, и тренировку они прошли, и с парашютом отпрыгали нормально. Что дальше?
В этой программе есть один подводный камень: никто мне погоду нужную для опробования реагента по заказу не выдаст. Грозу можно дожидаться и неделю, и две недели, и месяц. К тому же разумно погодные условия подбирать таким образом, чтобы не сразу, как в омут бросаться, а постепенно шаг за шагом подползать к более тяжелым облакам, если только так можно сказать. Выходит, просто ждать — может всей жизни не хватить, чтобы все по уму получилось.
Вероятно, лучшее, что тут можно предложить — нам надо летать за погодой, ловить ее по подсказке синоптиков…
Дальше — больше. Думая о предстоящей работе, я стал мысленно рисовать себе полет за полетом и постепенно мне стало казаться, что я уже вошел в дело, хотя ни единого полета по программе еще не выполнил.
Но все началось не совсем так, как мне представлялось.
Не успел я отлетать с Пономаревой, как меня затребовал Александров к себе. Немедленно!
Являюсь. В кабинете трое. Александров на своем обычном месте за столом, в креслах, судя по внешнему виду, двое начальников. Один — толстый, другой — упитанный. Интересно, кто из них главнее?
Александров говорит:
— Знакомьтесь, это наш ведущий летчик-испытатель Максим Робино, — Александров обращается явно к толстому, — ему поручено отработать программу воздействия на облака.
И тот, который толще, спрашивает:
— Интересно, где ты научился такие требования сочинять? — тут я замечаю в руках у него мой перечень, от, во-первых, до, в-седьмых.
— Простите, что-то не могу припомнить, где мы пили на брудершафт? Как, извините, ваше имя-отчество?
— Ты смотри, какой шустрый. Он и летает так? — этот вопрос «Толстый» обращает к Александрову. Александров спешит подтвердить, что Робино один наших лучших летчиков, ну, и так далее.
В тот день разговор с «Толстым» получился не из приятных, но какараз… Кто он мне? Хуже, что после отъезда высоких гостей Александров устроил мне препротивную выволочку — дескать, как я посмел столь непочтительно… и далее везде, как пишут в расписании пригородных электричек.
— Послушайте, Мирон Иванович, что толковать о моей невоспитанности, когда вы сами не представили, никак не назвали этих толстых начальников? Что я сказал ему, а кто он? Я и сейчас не знаю.