Приключения капитана Робино

Маркуша Анатолий Маркович

Разговоры за столом велись пустяшные. Каким-то образом упомянули о разводе видного киноактера с еще более известной женой. У каждого было, понятно, на сей счет свое мнение, большинство азартно обвиняло мужа… оставить такую женщину… ради чего?! И тут в разговор включился мой прославленный коллега.

— Лично я считаю, — сказал он, поигрывая красивыми длинными пальцами, — моногамный брак совершенно себя не оправдывает. Что греха таить, и жены мужьям и мужья женам — раньше или позже — приедаются… Кто-то заметил: от такой, мол, женщины ушел. Согласен, жена его была действительно из таких женщин! Но, согласитесь, это немыслимо, каждый день питаться даже самым высокосортным шоколадом.

Мужчины захмыкали, женщины пошли в контратаку, а я подумал: видать, это не сплетня, будто он женат в четвертый раз, и его последняя супруга на тридцать с лишним лет моложе своего благоверного.

Потом общество перегруппировалось. Воспользовавшись моментом, «Рязань» отозвала меня в другую комнату и быстрым шепотом сообщила:

— Валя много лет знаком с генералом, подробностей я не знаю, кажется они много лет жили в одном доме. Отец Вали был комкором. Его расстреляли в тридцать восьмом. Я подбила Валю позвать генерала, такое знакомство, наверное, тебе не повредит, так что, не теряйся!

Набиваться в приятельство к знаменитому генералу я, понятно, не стал, тем более, что был уверен — моя персона никакого интереса для него представлять не может. Но под конец вечер он вдруг обратился ко мне:

— А почему бы, Робино, вам не развлечь общество тем блистательным номером, что вы однажды исполнили в моем кабинете?

От неожиданности я на мгновение онемел. Но взял себя в руки и не стал ломаться, сказал только, если публике могут быть интересны наши сугубо профессиональные игры, — пожалуйста! И повторил все, как было, стараясь подавать генеральские реплики его голосом. Народ здорово смеялся. И он — вместе со всеми. Потом спросил, с машиной ли я и предложил подвезти. Поблагодарив за честь, отказываться не стал, тем более, что как выяснилось, нам было по дороге. Пока ехали, я попытался спросить, что же он имел ввиду, настойчиво требуя от меня не почему, а как летает реактивный самолет?

— Требовал? Убейте, не помню… не преувеличиваете. Тут он энергично повернул с Тверской на Садовое кольцо, и нас немедленно остановил притаившийся за углом гаишник: правого поворота тут не было. Словно фокусник, мгновенным движением генерал нахлобучил на меня свою парадную фуражку и опустил боковое стекло.

— Товарищи генералы, нарушили… Там знак: только прямо.

— Когда повешен? — поинтересовался водитель.

Мне, конечно, трудно представить ход мыслей старшего сержанта милиции. За рулем генерал-лейтенант, везет другого генерала… Почему спрашивает, когда повесили знак… а черт его знает, когда.

— Ну? Не можете ответить. Так я вам докладываю: трех месяцев еще не прошло. Ясно? За нарушение знака в первые три месяца водитель не подлежит штрафу или иному наказанию. Инспектор обязан сделать ему предупреждение. Правильно я трактую правила дорожного движения, сержант?

Имел место такой параграф в правилах или нет, признаться, я не знаю. Мне кажется, это была импровизация чистой воды. Однако, сработала! Инспектор козырнул, сказав только:

— Повнимательнее, товарищи генералы… неровен час. И мы поехали дальше. Высаживая меня у подъезда, генерал сказал:

— А здорово мы его облапошили?! — Понятно, он имел в виду инспектора ГАИ.

— Мы? Собственно я тут ни при чем, инициатива и исполнение целиком ваши.

— Позвольте, а генеральская фуражка на вашей голове? Это пустяк? Не скажите! У психологии свои законы. Никогда не пренебрегайте мелочами.

В тот вечер я не спешил к отбою. Думалось о разном. Опасно, выходит, делать поспешные выводы о человеке. Мог ли я вообразить генерала в том качестве, в каком узнал его сегодня? А совет — не пренебрегать мелочами, тоже дорогого стоит. Потом мысли вернулись к «Рязани» и ее непонятному супругу. Легко ли даже сегодня, пусть не быть уже, но помнить себя сыном врага народа? А дальше, по странной прихоти ассоциативной памяти, мне представился предвоенный Валерус, и как он пытался меня приспособить к своему ведомству. Что бы, интересно, со мной стало, согласись я тогда на сотрудничество? Все-таки я молодец: не испугался «Самого», сумел уйти из под удара. А почему это было так важно не поддаться, не дать согласия? На это вопрос я не умел найти толкового ответа, хотя очень старался. Что-то, видать, сидело у меня в крови, какой-то микроб самовольства. И об этом стоит, наверняка, еще подумать, только потом…

Почему люди видят сны, не знаю, тем более мне неизвестно, как складывается репертуар сновидений. Сам я от сновидений не страдаю и особого значения им не придаю. А уж коль такое случается — сон, то сюжет чаще всего выглядит невероятным при том, что «зрительный» ряд кажется вполне реалистическим.

В ту ночь мне приснилось, будто я лечу на ЛЛ. На морде у меня противогаз, дышать затруднительно, но снимать противогаз нельзя. Почему — неизвестно… Поворачиваю голову вправо и обнаруживаю — кресло второго пилота пустует. Запрашиваю экипаж:

— Где второй пилот? Куда вы ее подевали? Экипаж, отвечайте!

Экипаж молчит, но дверь открывается, и в пилотскую входит только не Валя, а — Люба.

— Товарищ командир корабля, — докладывает она — старший сержант Агафонова прибыла на стажировку.

Почему-то я не сильно удивляюсь, велю ей занять место второго пилота, присмотреться. Машина идет на автопилоте. Мы можем поговорить малость. Расспрашиваю Любу о здоровье, как прошла операция, что говорят врачи. Так продолжается некоторое время, пока в пилотскую не врывается разъяренная Пономарева.

— Это что такое? Кто пустил? Немедленно вон с моего места!

Но Люба не спешит уходить, копается в своем милицейском планшете, перебирает какие-то бумаги, наконец говорит:

— Вот ордер на арест, гражданка Пономарева. Распишитесь и…

Чем заканчивается это представление, узнать не пришлось: меня разбудил вполне реальный телефонный звонок. Звонила Пономарева, из винилась за раннее беспокойство — боялась упустить меня — спросила: очень ли обязательно ей сегодня приезжать на аэродром? До меня не сразу дошло, что Валя исполняет мое давнее распоряжение — докладывает о своих персональных нелетных днях. Улыбаясь про себя, говорю:

— Сиди дома. Сегодня мне предстоит канителиться с ветродуями, буду проверять, как они изучили машину. На земле работа. Отдыхай спокойно.

— А чего вы смеетесь?

— Смеюсь? Кто сказал? Совсем я не смеюсь…

— Ну, не смеетесь, так улыбаетесь.

— И жизнь хороша, и жить хорошо. Отдыхай!

Из летной комнаты меня извлекает Юля.

— Так что ты решил? — спрашивает она тоном жены, несогласной на развод.

— Ты о чем, подруга?