Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
Со всеми подробностями, хотя и с чужих слов, рассказал он, как шипели и стреляли огнем политые смолой бревна, из коих был сложен костер мучеников, как ветер раздувал пламя, а отец Станислав, точно ангел мщения, грозный и величественный, несмотря на напяленный на него колпак кающегося, держал свою последнюю речь к народу.
Вытащив из рукава бумажку, где были записаны предсмертные слова отца Станислава, Курт Грухов попросил Каспера прочитать их вслух.
– «Братья и сестры, – внятно и громко читал Каспер, – вот глядите, схватили меня по повелению слуги антихриста, восседающего на престоле в Риме, и повезли сюда, далеко от родного дома. Мучители мои полагали,
Может быть, и сказал Сташек что-нибудь похожее на эту складную и очень напоминающую проповеди Лютера речь, но неизвестные доброжелатели записали ее, конечно, не дословно.
А пожалуй, все-таки хорошо, что они ее записали.
Курт Грухов божился, что многие жители Крулевца видели, как голубь правды взмыл над почерневшими останками отца Станислава и исчез в веселом синем небе.
Второй осужденный, отец Ян, не мог сам взойти на костер – так размозжили ему обе ступни братья инквизиторы испанским сапогом. Черно-белый монах [62] попытался ему помочь, но отец Ян с презрением его оттолкнул и оперся об изувеченную руку тоже с трудом передвигающегося товарища. Никаких речей отец Ян не произносил, только когда огнем опалило ему лицо, тихо сказал:
62
Черно-белое одеяние носили доминиканцы.
– Ныне отпущаеши раба твоего, господи!
Однако этот тихий голос громом разнесся по всей базарной площади. Господь сотворил чудо, голос несчастного проник в самые отдаленные улицы и переулки, вошел в уши и сердца людей, разошелся по гавани, затрепетал в мачтовых реях… И до сих пор, переносимый ветром, он звучит по всему Крулевцу.
Подмастерье божился, что, когда он пять дней спустя после казни прибыл в Крулевец, голос отца Яна был еще слышен – слабо, но достаточно ясно. И многие из рабочего люда Гданьска поверили подмастерью.
С бьющимся сердцем выслушал Каспер известие о мучениях и смерти своих товарищей.
Курт Грухов мог ошибиться, он мог, наконец, солгать, но и во лжи этой была какая-то своя святая правда.
Не пять дней, а годы и десятки лет будут жить в сердцах людей последние слова мучеников, отдавших свою жизнь за правду.
Этой же ночью Каспер, не выдержав, написал длинное послание отцу Миколаю Копернику. Кто лучше Учителя сможет ему объяснить, почему злые и ничтожные – лихоимцы, убийцы, грабители – торжествуют, а людей, сражающихся за правду, возводят на костры. От отца Миколая ответа не было. Пришло второе письмо от Збигнева. Вот оно-то как бы и послужило ответом на сомнения Каспера.
Молодожены посылали Ванде и своему милому другу Касперу тысячи приветов, пожеланий счастья, здоровья, а Касперу особо – успеха в плавании. То, что им двоим с Вандой было написано одно письмо, наполнило душу молодого человека и надеждой, и тревогой, и радостью. В конце письма сделал небольшую приписку отец Тидеман Гизе.
«Твое письмо, милый Каспрук, –
«Матка бозка, это я должен был сделать в первую очередь! – подумал Каспер с раскаяньем. – Впрочем, я и сам узнал об этой беде слишком поздно».
«Однако еще до получения твоего письма отец Миколай уже шесть дней назад выехал в Краков похлопотать о несчастных. Так как это письмо мое доставит тебе верный человек, без опасения могу сказать, что я, как христианин, весьма жалею о том, что случилось. Как наместник же, знакомый к тому же с церковными делами, могу сказать: я давно уже предполагал, что хлопоты отца Миколая ни к чему не приведут. Его преосвященство епископ Маврикий Фербер поставил своей целью истреблять „лютерову чуму“, а он сильнее при папском дворе, чем отец Миколай. И, как наместник же, не могу не добавить, что публичное сожжение скромных и честных людей, пускай даже они еретики, сильно отзовется в сердцах людей, кои будут при этом присутствовать. А это чревато последствиями, которые трудно предугадать. Должен тебе признаться…»
«Еще один голубь правды, взмывающий в небо», – подумал Каспер растроганно. И вдруг, встретив далее в письме ненавистное ему имя Фабиана Лузянского, три или четыре раза перечитал это место.
«…должен тебе признаться, что, относясь без всякого почтения к преемнику великого Лукаша Ваценрода – ничтожному Фабиану Лузянскому (историю с письмом магистра ты, конечно, помнишь хорошо!), я не тебе первому привожу разумное высказывание Фабиана: „Борьба Рима с Лютером должна вестись не насилием, а убеждением“.
…В Гданьском порту ожидалось большое торжество: еще один корабль, выстроенный силами поляков, а затем затопленный союзниками Ордена, шведами, был снова поднят со дна, отремонтирован и готов к спуску на воду!
«Гелиосу» – каравелле, в свое время в щепы разбитой бомбардами шведов, предстояло вторичное освящение, и Каспер, как капитан «Гелиоса», должен был принимать у себя на борту многочисленные делегации членов городского магистрата, членов общества судовладельцев, именитых купцов и просто видных людей города.
Он очень боялся, что на судно, по свойственной ему бесцеремонности, пожалует и Адольф Куглер, но, к счастью, этого не произошло.
Для того чтобы лишний раз повидать Ванду, Каспер передал пану Вацлаву с семьей приглашение прибыть на торжество, но гордый шляхтич отказался наотрез.
«Я беден и ничтожен, – сказал он, – не с руки мне восседать рядом с богатыми купцами и чиновниками!»
В бывшем домике плотовщиков в Осеках так привыкли к ежедневным посещениям молодого капитана, что пустовавшее место за столом бросалось в глаза.
Несмотря на то что Каспер Бернат уже попрощался с семьей Суходольских, пани Ангелина нет-нет да поглядывала на окна. Да и собирать на стол у нее как-то пропала охота.
– Будем мы сегодня ужинать или не будем? – с притворным гневом спросил наконец пан Вацлав. – Нынче он еще здесь, а вы ходите, точно в воду опущенные… А завтра небось уже начнете считать, далеко ли отплыл ваш Каспер от Гданьска!
Старый шляхтич хотел еще что-то добавить, но, разглядев расстроенное лицо дочери, замолчал.