Приключения Конана-варвара (сборник)
Шрифт:
Мускулистой загорелой рукой Конан махнул на восток, который уже купался в радостном золотистом сиянии восхода.
– Я приплыл с Островов.
– Ого! – Капитан взглянул на незваного гостя с новым интересом. Черные брови сошлись на переносице, а тонкая верхняя губа приподнялась в неприятной гримасе. – Значит, ты – одна из этих барахских собак.
По губам Конана скользнула слабая улыбка.
– А тебе известно, кто я такой? – пожелал узнать капитан.
– Корабль называется «Расточитель», значит, ты – Запораво.
– Верно! – Мрачному тщеславию капитана, похоже, польстило, что незваный гость знает, кто он.
Сам он был высоким мужчиной, ростом не уступающим Конану, хотя и
12
Морион – испанский шлем.
Взгляд его, устремленный на Конана, отнюдь не лучился благожелательностью. Между зингарскими изгоями и преступниками, наводнившими Барахские острова, расположенные неподалеку от южного побережья Зингары, никогда не наблюдалось особой любви. Среди последних встречались люди всех рас и национальностей. Они топили корабли и грабили прибрежные города Зингары, совсем как зингарские буканьеры [13] , хотя те относились к своей профессии с намного большим почтением и величали себя флибустьерами [14] , а бараханцев именовали не иначе как пиратами. Словом, они были не первыми и не последними, кто пытался облагородить подлое воровское ремесло.
13
Буканьеры – морские разбойники, нападавшие на испанские торговые суда в Карибском море и на испанские колонии в Америке в XVII веке. Буканьеры (главным образом англичане, французы и голландцы) создали свою базу сначала на о. Тортуга близ Гаити, а затем на о. Ямайка.
14
Флибустьеры – морские разбойники XVII века, грабившие главным образом испанские корабли и колонии в Америке. Флибустьеры почти всегда имели особые разрешительные грамоты – каперские свидетельства. Отсутствие свидетельства делало флибустьера обыкновенным пиратом, поэтому флибустьеры всегда стремились его раздобыть.
Некоторые из этих мыслей промелькнули в голове Запораво, пока он поглаживал пальцами эфес своего меча, хмуро глядя на непрошеного гостя. По лицу же Конана нельзя было прочесть, о чем думает он сам. Он стоял, невозмутимо скрестив руки на груди с таким видом, будто находился на палубе собственного корабля; губы его улыбались, а в глазах не было заметно и тени беспокойства.
– Что ты здесь делаешь? – вдруг резко бросил флибустьер.
– Я счел необходимым покинуть место встречи на Тортаге вчера вечером до восхода луны, – ответил Конан. – Я отплыл в дырявой лодке и всю ночь греб и вычерпывал воду. На рассвете я заметил ваши топсели, бросил свое жалкое корыто тонуть, а сам поплыл к вам, что получилось намного быстрее.
– В этих водах полно акул, – фыркнул Запораво и испытал прилив раздражения, когда гигант в ответ лишь невозмутимо передернул плечами.
Метнув быстрый взгляд на шкафут, он увидел, что часть команды с интересом наблюдает за происходящим, глядя на них снизу вверх. Одного слова будет достаточно, чтобы они стремительным броском затопили полуют с абордажными саблями в руках, и тогда ничто уже не спасет гиганта,
– Почему я должен брать на борт каждого бродягу, которого выбрасывает море? – прорычал Запораво, причем его манеры и выражение лица были еще более оскорбительными, нежели сами слова.
– На корабле всегда пригодится хороший моряк, – ответил Конан, ничем не выдав своего негодования.
Запораво нахмурился – в словах чужака был здравый смысл. Он заколебался, не зная, что уже в этот миг лишился своего корабля, своей власти, своей девчонки и даже самой жизни. Но, разумеется, он не мог предвидеть будущее, ведь для него Конан был всего лишь очередным бродягой без роду и племени, которого отвергло, как он только что выразился, даже море. Бронзовокожий гигант ему не нравился, но тот и не провоцировал его. Его манеры нельзя было назвать вызывающими и оскорбительными, хотя в них сквозила уверенность, внушавшая Запораво беспокойство.
– Будешь работать за еду, – прорычал Ястреб. – А теперь убирайся с полуюта. И помни: единственный закон на борту – моя воля.
Улыбка, игравшая на тонких губах Конана, стала шире. Без колебаний, но и без излишней поспешности он повернулся и сошел на шкафут. Он даже не взглянул на Санчу, которая, вся превратившись в слух, во время разговора не сводила с него восторженных глаз.
Когда он оказался на шкафуте, команда обступила его – здесь были сплошь зингарийцы, полуголые, щеголявшие яркими и безвкусными тряпками, заменявшими им одежду, а в ушах у них и на рукоятях кинжалов поблескивали драгоценные камни. Они уже с радостью предвкушали, как станут насмехаться и издеваться над новичком, затеяв освященную временем игру приема его в члены экипажа. Здесь и сейчас ему предстояло выдержать испытание, по итогам которого решится, какое положение в команде он займет. Стоя на полуюте, Запораво уже, похоже, забыл о существовании незнакомца, но Санча по-прежнему с напряженным интересом следила за ним. Подобные сцены были ей не в диковинку, и она знала, что посвящение будет жестоким и, скорее всего, кровавым.
Впрочем, ее знакомство с таким делами можно было счесть весьма и весьма поверхностным в сравнении с тем опытом, которым обладал Конан. Он слабо улыбнулся, спускаясь на шкафут и обводя взглядом свирепые лица людей, столпившихся вокруг. Пират остановился, невозмутимо ожидая дальнейшего развития событий. В таких вещах неизменно соблюдался некий кодекс чести. Если бы он попробовал напасть на капитана, команда разорвала бы его на части, но сейчас они дадут ему шанс победить своего главного забияку в честном бою.
Человек, выбранный для этой роли, протолкался вперед – жилистый здоровяк в красном платке, повязанном на голове наподобие тюрбана. Он с вызовом выпятил массивную челюсть, и на его испещренном шрамами лице отразилась неприкрытая злоба. Каждым взглядом и движением он подчеркивал презрение, которое испытывал к Конану. И его подначки оказались столь же примитивными и грубыми, как и он сам.
– Бараха, да? – злобно оскалился он. – Говорят, там растят собак вместо мужчин. А мы, члены Братства, плюем на них – вот так!
Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.
Движение бараханца оказалось слишком стремительным для того, чтобы за ним можно было уследить. Его кулак размером с кувалду кузнеца с сокрушительной силой врезался в челюсть обидчика, и зингариец, взлетев в воздух, мешком свалился у планшира.
Конан повернулся к остальным. Не считая опасных искорок, вспыхнувших в его глазах, он остался совершенно невозмутимым. Но все издевки и подначки прекратились так же внезапно, как и начались. Матросы подняли своего товарища; сломанная челюсть у него отвисла, а голова бессильно покачивалась из стороны в сторону.