Приключения Конана-варвара (сборник)
Шрифт:
Конан оставался у ворот до тех пор, пока не убедился, что все его люди, те, кто остался жив, благополучно покинули замок и со всех ног улепетывают по травянистому склону. Тогда, бросив последний взгляд на ревущий столб воды, который по-прежнему рвался в небо, он тоже бросился бежать прочь от этого замка безымянного ужаса.
Зингарийцы уже добрались до гребня холма и теперь спускались по склону на другой стороне. Санча поджидала его на ровном пятачке сразу за гребнем, и киммериец приостановился на мгновение, чтобы оглянуться на замок. Ему показалось, что над башнями расцвел гигантский зеленый белопенный цветок на тонкой ножке, а небеса содрогались
Конан схватил девушку и потащил ее за собой. Они оставляли позади склон за склоном, а в спину им дышала грозная ревущая река. Оглянувшись на бегу, он увидел, как с холма на холм стремительно переползает широкая зеленая лента. Она двигалась весьма целеустремленно, не рыская по сторонам, а направляясь прямо на них.
Жуткое зрелище, похоже, лишь вдохнуло в Конана новые силы. Санча споткнулась и упала на колени, застонав от отчаяния и усталости. Наклонившись, Конан одним движением закинул ее себе на плечо и побежал дальше. Грудь его вздымалась, ноги подгибались, дыхание с хрипом вырывалось из груди сквозь стиснутые зубы. Он уже шатался на бегу. Впереди с трудом переставляли ноги моряки, подгоняемые жутким зрелищем бросившейся за ними в погоню реки.
А потом впереди вдруг открылся океан, и затуманившимся взором Конан отыскал «Расточитель», который, целый и невредимый, покачивался на якоре. Матросы, подсаживая друг друга, поспешно залезали в лодки. Санча перевалилась через борт и упала на днище, свернувшись клубочком. Конан, в ушах которого шумела кровь, а перед глазами расплывался залитый красным окружающий мир, сел на весла вместе с задыхающимися моряками.
Выкладываясь из последних сил, они стали грести к кораблю. Тем временем зеленая река вырвалась из-под деревьев. Те падали как подкошенные и без следа тонули в зеленоватой жиже. Поток пересек песчаный берег, лизнул океан, и волны обрели зловещий зеленоватый оттенок.
Буканьеров подгонял безотчетный, животный страх, и они заставляли свои измученные тела надрываться в последних усилиях; они не знали, что именно вызывает у них ужас, но понимали, что эта блестящая и гладкая зеленая лента грозит поглотить не только их тела, но и души. Конан тоже сознавал это. Глядя, как широкий зеленый поток нырнул в воды океана и устремился прямо на них, никуда не сворачивая, он собрал последние остатки сил и так яростно налег на весло, что оно с жалобным треском переломилось у него в руках.
Но носы их лодок уже ткнулись в борт «Расточителя», и матросы принялись карабкаться наверх по якорным цепям, бросив суденышки на произвол судьбы. Санча безвольно лежала на плече Конана, и он бесцеремонно свалил ее на палубу и прыгнул к штурвалу, выкрикивая команды жалким остаткам своего экипажа. Он взял на себя роль вожака самым естественным образом, и остальные беспрекословно повиновались ему. Покачиваясь как пьяные, они принялись разбирать концы и тросы. Расклепанная якорная цепь с грохотом поднялась из воды, и с шумом распустились паруса, ловя попутный ветер. «Расточитель» встряхнулся и величаво направился в открытое море. Конан оглянулся на берег: на расстоянии вытянутой руки от киля судна безуспешно лизал волны широкий зеленый язык. Но его продвижение вперед застопорилось. Киммериец скользнул взглядом по зеленой ленте, сверкавшей в океанских волнах, и дальше, где та выбиралась на берег, пересекала
Пират положил руль под ветер и ухмыльнулся, глядя на свой потрепанный экипаж. Рядом с ним стояла Санча, и по щекам ее текли слезы. Короткие матросские штаны Конана покрывали пятна крови; он потерял где-то свой пояс и ножны; меч его, воткнутый острием прямо в доски палубы, был иззубрен и сочился красным. Кровь запеклась в его густых черных волосах, а одно ухо было наполовину оторвано. Руки, ноги, грудь и плечи варвара покрывали рваные раны, оставленные словно бы зубами и когтями взбесившейся пантеры. Но он довольно улыбнулся, упираясь ногами в палубу, и крутанул штурвал, давая выход накопившейся свирепой радости.
– И что теперь? – едва слышно пролепетала девушка.
– Нас ждет море и богатая добыча! – расхохотался он. – Жалкий экипаж, изувеченный и немногочисленный, но вполне способный управиться с кораблем, а команду можно набрать в ближайшем порту. Иди сюда, девочка, и поцелуй меня.
– Поцеловать? – на грани истерики вскричала она. – И в такое время ты можешь думать о поцелуях?
Его громовой хохот заглушил скрип снастей и хлопанье парусов, когда он подхватил ее своей могучей рукой и запечатлел на губах звонкий поцелуй.
– Я думаю о жизни! – проревел он. – Пусть мертвые остаются мертвыми, и что было, то сплыло! Теперь у меня корабль, команда и девушка с губами сладкими, как вино, а больше мне ничего и не надо. Зализывайте раны, негодяи, и волоките наверх бочонок с элем. Угощайтесь на здоровье, танцуйте и пойте, черт вас подери! К дьяволу неизведанные моря! Мы поплывем туда, где лежат жирные порты, а торговые суда нагружены богатой добычей!
Сплошь негодяи в доме
…Один сбежал, другой умер, третий почивает на золотом ложе.
1
Во время придворного празднества Набонидий, Красный Жрец, бывший подлинным правителем города, вежливо коснулся руки Мурило, молодого аристократа. Тот повернулся, встретил загадочный взгляд жреца и понял, что все обстоит очень скверно. Они не обменялись ни словом, но Набонидий с поклоном вручил Мурило небольшую золотую шкатулку. Молодой вельможа, зная, что Набонидий ничего не делает без причины, при первой же возможности откланялся и поспешно вернулся в свою комнату. Там он открыл шкатулку и обнаружил внутри человеческое ухо, которое узнал по характерному шраму на нем. Мурило покрылся холодным потом: он более не сомневался в том, что хотел ему сказать взглядом Красный Жрец.
Но Мурило, несмотря на свои надушенные черные кудри и щегольскую внешность, отнюдь не был слабаком, готовым безропотно подставить шею под нож мясника и сдаться без борьбы. Он не знал, то ли Набонидий играет с ним, то ли дает ему шанс отправиться в добровольное изгнание, но тот факт, что он до сих пор оставался жив и на свободе, означал, что ему предоставили по меньшей мере несколько часов на раздумья. Ему не нужно было ломать голову, чтобы принять решение; ему нужно было лишь орудие. И Судьба дала ему такое орудие, промышлявшее в дешевых забегаловках и борделях трущоб в то самое время, когда молодой вельможа трясся в ознобе и взвешивал свои шансы в той части города, что отдана дворцам аристократии из мрамора и слоновой кости с пурпурными башнями.