Приключения Мильса Веллингфорда
Шрифт:
— Однако, так же, как и ты, без разрешения твоего отца я ничего не могу предпринять.
Руперт рассмеялся и стал убеждать меня, что раз я твердо решил не ехать в Иэль и не быть адвокатом, то я могу уехать тайком; таким поступком я снял бы с его отца всякую ответственность. И нечего было терять времени, ибо самое лучшее — поступить на морскую службу от шестнадцати до двадцати лет.
Признаюсь, что эти ловкие доводы Руперта вскружили мне голову. Вскоре мне представился случай позондировать почву. Я спросил у мистера Гардинга, упоминалось ли в завещании отца о том, что
Я вздохнул с облегчением и объявил мистеру Гардингу, что я решил быть моряком. Это сообщение смутило его. Наше объяснение кончилось тем, что он мне сказал, что с моей стороны непростительно глупо бросать науку ради фантазии — объездить свет в качестве простого матроса.
Обо всем этом я рассказал Руперту.
После долгих рассуждений он предложил бежать совсем в Нью-Йорк и поступить юнгами на какое-нибудь судно, отправляющееся в Индию.
Целый месяц мы с Рупертом обсуждали наш проект до мельчайших подробностей. Чего мы с ним только не придумывали! Наконец, я решил посвятить в тайну наших юных товарок, взяв с них предварительно обет молчания. Мой друг был против этого; но я слишком любил Грацию и ценил мнение Люси, а потому настоял на своем.
Сорок лет прошло со времени этого торжественного совещания, но мое воображение рисует мне его так живо, как будто бы все произошло только вчера.
Мы вчетвером сидели на скамейке, под тенью дуба. Перед нами открывался живописный вид на Гудзон. Стояла знойная тишина. Вдали белели паруса. Грация начала восторгаться.
Я воспользовался благоприятной минутой и заговорил.
— Я очень рад, что ты так любуешься кораблями; значит тебе доставит удовольствие мое решение сделаться моряком.
Водворилось молчание, длившееся две минуты. Я устремил мои глаза вдаль, как бы рассматривая лодки. Грация смотрела на меня в упор, я чувствовал на себе ее взгляд, и мне делалось неловко. Тогда я обернулся и встретился взорами с Люси; она пристально глядела на меня и, казалось, не верила своим ушам.
— Моряком, Мильс? — медленно проговорила сестра. — А я думала, что уже вопрос решен, что ты должен изучать право.
— Какой вздор! Я столько же думаю о праве, как о судьбах Англии; я хочу видеть свет, и вот Руперт…
— Как, Руперт? — спросила Грация, вся изменившись в лице. — Но ведь он должен быть помощником отца, впоследствии же его преемником.
Руперт посвистывал с равнодушным видом, хотя на самом деле серьезный и взволнованный тон Грации произвел на нас свое действие.
— Ну, господа, — сказал я, вооружившись мужеством, — нам больше нечего скрываться от вас; но то, что вы узнаете, должно быть тайною для всех.
— Кроме одного мистера Гардинга. Он должен знать о твоем решении: не забывай, что он заменяет тебе отца в настоящее время.
— Но согласись с тем, что Руперту он родной отец.
— Опять Руперт! Что у него может быть общего с твоей затеей?
— Я до тех пор ничего не скажу вам, пока вы обе не дадите нам слово молчать…
— Я обещаю молчать, — произнесла Грация таким торжественным тоном, что я невольно вздрогнул.
— И я тоже, Мильс, — добавила Люси так тихо, что я еле расслышал ее слова.
— Ну, вот это прекрасно. Я вижу, что вы благоразумные девицы, и даже можете помочь нам. Руперт и я, мы оба, решили быть моряками.
Они разом вскрикнули; затем наступило молчание.
— А что касается права, к чорту эту науку! — сказал я. — Разве был кто-нибудь из Веллингфордов законоведом?
— Но зато были Гардинги — пасторы! — произнесла Грация, стараясь улыбнуться.
— И моряки тоже! — воскликнул Руперт. — Мой прадед был морским офицером.
— Положим, всякая честная профессия достойна уважения, я это знаю, Мильс, — сказала сестра, — но вопрос в том, объявили ли вы мистеру Гардингу о вашем намерении?
— Собственно говоря, положительного мы ему ничего не говорили; да нам и не для чего спрашивать его согласия; мы уезжаем на будущей неделе, не сказав ему ни слова.
— Но ведь это жестоко, Мильс! — проговорила Грация. Люси закрыла лицо передником.
— Напротив, если мистер Гардинг будет заранее знать обо всем, то каждый в праве будет сказать, что он мог удержать нас; если же все совершится без его ведома, то он не ответствен за наши поступки. Итак, мы отправляемся на той неделе, как только будут готовы наши матросские костюмы. Мы поедем в лодке с парусами; возьмем с собой Неба, чтобы он потом мог привезти лодку обратно. Теперь, раз вам все известно, нам нечего оставлять письмо мистеру Гардингу; вы обо всем расскажете ему дня через три после нашего отъезда. Наше отсутствие продолжится не более года, по прошествии которого мы возвратимся домой, и как нам будет весело встретиться после разлуки! Мы с Рупертом будем тогда уже взрослыми молодыми людьми, а теперь вы считаете нас мальчишками.
Мои слова несколько утешили наших товарок. Когда же Руперт, все время упорно молчавший, пустил в ход свое красноречие, то они и совсем успокоились…
Через два дня разговор возобновился. Наши сестры употребили все старания, чтобы склонить нас посоветоваться с Гардингом. Но видя, что все их увещания были напрасны, они принялись деятельно снаряжать нас в путь. Сшили нам полотняные мешки для хранения платья, приготовили нам по праздничному и по будничному костюму. К концу недели все было уложено.
Небу было дано распоряжение приготовить лодку к отплытию к следующему вторнику. Нам необходимо было выехать вечером, чтобы не наткнуться на кого-либо.
Да, этот вторник был невеселым днем для всех нас, исключая мистера Гардинга, который, ничего не подозревая, оставался совершенно спокоен.
Руперт ходил опустя голову, точно его пришибли, а наши дорогие девочки еле сдерживались, чтобы не разрыдаться.
В девять часов, по обыкновению, вся семья собралась вместе. Затем мы все отправились спать, кроме мистера Гардинга; он остался работать до двенадцати часов ночи, вследствие чего нам надо было принять все меры предосторожности.