Приключения Найджела
Шрифт:
— Приступим к нему без промедления, — сказал лорд Гленварлох. — Я с охотой поговорю о чьих угодно делах, только не о своих.
— Вы, наверно, не забыли о той сделке, милорд, которая была совершена несколько недель тому назад в доме лорда Хантинглена и согласно которой вам была предоставлена крупная сумма для выкупа поместья вашей светлости?
— Прекрасно помню, — ответил Найджел, — и при всей вашей нынешней суровости я не могу забыть той доброты, какую вы тогда проявили.
Гериот чопорно поклонился и продолжал:
— Деньги эти были предоставлены в надежде на то, что они будут возвращены
— Бесспорно, — ответил лорд Гленварлох. — Если сумма, обозначенная в закладной, не будет возвращена, мои земли отойдут тем, кто, купив закладную у ее прежних держателей, приобрел их права.
— Совершенно верно, милорд, — подтвердил Гериот. — Бедственные обстоятельства вашей светлости, как видно, встревожили кредиторов, и они, к моему огорчению, настаивают на выполнении того или иного условия — на передаче им поместья или уплате долга.
— Они имеют право на это. Поскольку я не в состоянии сделать последнее, я полагаю, они должны вступить во владение поместьем.
— Постойте, милорд, — остановил его Гериот. — Если вы перестали считать меня своим другом, то вы по крайней мере увидите, что я всей душой желаю остаться другом вашего дома, хотя бы в память о вашем отце. Если вы доверите мне приказ с королевской подписью, я думаю, что при теперешнем настроении во дворце мне, быть может, удастся выхлопотать для вас деньги.
— Я охотно сделал бы это, — ответил Гленварлох, — но шкатулки, в которой он спрятан, у меня нет. Ее отняли у меня, когда арестовали в Гринвиче.
— Ее вернут вам, — сказал Гериот, — ибо, как я понял, природный здравый смысл моего повелителя и какие-то сведения, уж не знаю откуда полученные, побудили его взять назад обвинение в покушении на его особу. Это дело прекратили, и теперь вас будут судить только за нападение на лорда Дэлгарно в пределах дворцового парка. Но и в этом обвинении, достаточно тяжком, вам трудно будет оправдаться.
— Ничего, я не пошатнусь под его тяжестью, — ответил лорд Гленварлох. — Но не о том теперь речь. Будь у меня шкатулка…
— Когда я шел сюда, в маленькой прихожей стояли ваши вещи, — сказал горожанин, — шкатулка бросилась мне в глаза. Я узнал ее сразу — ведь вы получили ее от меня, а мне она досталась от моего старого друга, сэра Фейсфула Фругала. Увы, у него тоже был сын…
Тут мейстер Гериот запнулся.
— Который, подобно сыну лорда Гленварлоха, — не делал чести своему отцу. Это вы хотели сказать, мейстер Гериот?
— Милорд, эти слова нечаянно вырвались у меня, — ответил Гериот. — Господь, может быть, все поправит, когда придет время. Скажу, однако, что я подчас завидовал моим друзьям, у которых были чудесные дети, преуспевавшие в жизни; но какие перемены мне приходилось видеть, когда смерть похищала главу семьи! Столько сыновей богатых отцов оказывалось без единого пенни, столько наследников рыцарских и дворянских фамилий оставалось без единого акра, что мое состояние и мое имя благодаря моим распоряжениям переживут, смею думать, многие знатные фамилии, хоть бог и
Тюремщик повиновался. Печати, первоначально наложенные на чемодан и шкатулку, были сняты — по недавнему распоряжению из дворца, как пояснил тюремщик, — и заключенный мог свободно распоряжаться своими вещами.
Желая положить конец утомительному визиту, лорд Гленварлох открыл шкатулку и перебрал бумаги, сперва очень невнимательно, а затем еще раз, медленно и тщательно. Но напрасно! Приказ, подписанный королем, исчез.
— Я ничего другого и не ждал, — с горечью произнес Джордж Гериот. — Лиха беда начало. Полюбуйтесь, превосходное наследство потеряно из-за какого-нибудь нечестного метания костей или ловкого карточного хода. Вы отлично разыграли изумление, милорд. Приношу вам свои поздравления по поводу ваших талантов. Много я видал молодых драчунов и мотов, но никогда не встречал такого законченного молодого лицемера. Нет, нет, милейший, нечего хмурить брови. Я говорю с такой горечью, потому что у меня болит сердце, когда я думаю о вашем достойном отце. Если сыну не скажет о его испорченности никто другой, то об этом скажет ему старый золотых дел мастер.
Новое подозрение едва не вывело Найджела из себя, однако добрые побуждения и усердие славного старика, а также все таинственные обстоятельства дела служили таким превосходным оправданием для гнева мейстера Гериота, что лорд Гленварлох был вынужден обуздать свое негодование и после нескольких вырвавшихся в запальчивости восклицаний замкнуться в гордом и мрачном молчании. Прошло некоторое время, прежде чем мейстер Гериот возобновил свои нравоучения.
— Послушайте, милорд, — сказал он, — немыслимо, чтобы столь важная бумага пропала бесследно. Скажите мне, в какой темной лавчонке, за какую жалкую сумму вы заложили ее; еще не поздно что-нибудь предпринять.
— Ваши заботы обо мне весьма великодушны, — сказал лорд Гленварлох, — тем более что вы стараетесь ради того, кого вы считаете заслуживающим осуждения, но — увы! — заботы ваши бесполезны. Судьба разит меня со всех сторон. Пусть же она выигрывает сражение.
— Тьфу ты, пропасть! — в сердцах воскликнул Гериот. — Да с вами святой начнет браниться! Ведь я вам объясняю; если этот документ, утрата которого вас, по-видимому, так мало беспокоит, не будет найден, — прощай тогда прекрасные владения Гленварлохов, леса и рощи, луга и пашни, озера и реки — все, что принадлежало дому Олифантов со времен Вильгельма Льва!
— Что ж, я скажу им «прощай» и долго оплакивать не стану.
— Черт возьми, милорд, вы еще пожалеете об этой потере.
— Только не я, мой старый друг, — возразил Найджел. — Если я о чем-нибудь жалею, мейстер Гериот, так о том, что я потерял уважение честного человека, и потерял, должен сказать, совершенно незаслуженно.
— Ну что ж, молодой человек, — промолвил Гериот, качая головой, — попробуйте убедить меня в этом… А теперь, чтобы покончить с делами, — добавил он, вставая и направляясь к креслу, где сидела переодетая девушка, — ибо их у нас осталось уже не много, убедите меня также и в том, что эта переряженная фигура, на которую я отеческой властью налагаю руку, — французский паж, не понимающий по-английски.