Приключения Одиссея. Троянская война и ее герои

Тудоровская Елена

Одиссей начал громко выкликать имена убитых товарищей. Сквозь завывание ветра донеслись такие же возгласы с других кораблей. Вождь тяжело вздохнул и обратился к спутникам.

– У нас убито шесть воинов, – сказал он. – Как видно, не меньше потери и на других кораблях. Мы не смогли даже предать тела убитых погребальному огню... Услышат ли наш прощальный зов их души на пути в обитель Аида?

Высокий воин в изрубленном шлеме порывисто растолкал товарищей и выступил вперед. Это был Эврилох, отважный боец, но сварливый и беспокойный человек. Он шагнул к Одиссею и вызывающе крикнул:

– А кто виноват в этом? Ты, ты, Одиссей, дерзкий, неукротимый! Зачем тебе понадобилось нападать на город киконов? Разве ты не знал, как сильно их племя?

Одиссей сдержанно и сурово ответил:

– Ты, Эврилох, первый был недоволен своей долей при разделе богатств Илиона. Кто, как не ты, требовал, чтобы мы на обратном пути предприняли набег на союзные Трое племена? Ты сам ликовал, когда мы взяли Измар и делили сокровища киконов здесь, на песчаном берегу. Но разве я не убеждал вас тотчас же плыть дальше? Ты был в числе тех, кто хотел отпраздновать победу шумным пиром. Безумцы! Вы дождались того, что киконы собрали соседей и напали на нас врасплох... Нечего теперь жаловаться на меня. Что же! Мы выполнили последний долг перед погибшими друзьями, а по возвращении в Итаку воздвигнем каждому из них кенотаф. [42] Поднимайте паруса, итакийцы! Радуйтесь, что сами остались в живых. Кормчий, держи путь на Китеру! Молите Зевса укротить бушующие ветры и даровать нам безопасную дорогу!

42

Кенотаф – пустая могила в честь того, кто погиб на чужбине или вообще почему-либо не мог быть похоронен.

Мореходы в Эгейском море называют Борея своим другом. Но дикий северный ветер – коварный, ненадежный друг. Моряки верят, – он гнездится в уединенной пещере, в суровых Фракийских горах, высоко над Эгейским морем. Оттуда он срывается вниз и мчится с заунывным воем над морской равниной. Пока он дует ровно и сильно, пользуйся им, отважный мореход! Но беда, если разъярится ревущий Борей. Он поднимает огромные волны, выбрасывает на берег оглушенную рыбу; он ломает мачты и смывает в море несчастных мореходов. Горе им, если они не успеют отвести корабль в защитную гавань! Если они и останутся живы, их занесет неведомо куда в отдаленные области туманного моря.

На свою беду, понадеялись на Борея итакийцы. Когда корабли вышли из гавани Измара в открытое море, началась свирепая буря. Девять дней она играла утлыми судами. Ветры изорвали на них паруса, непрестанные удары волн расщепили весла. Гребцы не в силах были справиться с бурей. Каждая волна грозила опрокинуть беспомощные корабли. Лишь на десятое утро за бесконечно бегущими гребнями волн злополучные мореходы различили темную, зубчатую полоску твердой земли.

Кое-как добрались итакийцы до скалистого берега. За мысом открылся вход в широкую бухту. С осторожностью провели они туда свои корабли. Вскоре на берегу, возле низких кустарников, запылали костры. Измученные мореходы варили в котлах немолотый ячмень, наполняли ключевой водой высокие, узкогорлые амфоры. Одни чинили паруса, другие отдыхали на мягком песке. Вдалеке, за утесами, гудело море.

Одиссей обошел берег, осмотрел заросли кустарника и рощу раскидистых осокорей. Широкая, утоптанная дорога шла от бухты через рощу. Несомненно, поблизости было людное селение.

Одиссей подозвал своего глашатая, темнолицего горбуна Эврибата. Невзрачный горбун был лучшим советником царя. Он созывал народ на собрания; во всех посольствах говорил от имени своего господина; приветствовал гостей царского дома, а на пирах сам смешивал вино и наполнял кубки. Одиссей дорожил помощью умного, обходительного глашатая.

– Мой верный Эврибат, – сказал Одиссей, – мы должны разведать, какие люди живут на этой земле. Я хочу послать зятя моего, Эврилоха. В спутники ему я дам кого-нибудь из воинов. Но нужно, чтобы посольство сопровождал глашатай. Здешний народ должен видеть, что мы соблюдаем обычаи мирных людей. Отправляйся с посольством, о разумнейший из глашатаев! Я больше надеюсь на тебя, чем на буйного, несдержанного Эврилоха, хотя он и царского рода.

Сияющий Гелиос уже перешел за половину своего пути. Скрывая от товарищей тревогу, Одиссей ходил взад и вперед по дороге. Наконец итакийцы завидели на дороге своих посланных. Двое из послов – высокий воин и горбун Эврибат – тащили третьего, своего предводителя Эврилоха. Эврилох плакал и отбивался, но товарищи крепко держали его за руки и настойчиво увлекали за собой.

– Скорее на корабль, на корабль! – кричал Эврибат итакийцам. – Прочь отсюда!

Встревоженные итакийцы стаскивали корабли в воду, передавали на корабли амфоры с водой, мехи, утварь, торопливо рассаживались по своим судам.

С трудом притащили на корабль Эврилоха, скрутили ему руки и ноги и привязали к корабельной скамье. Одиссей, с обнаженным мечом в руках, последним взошел на корабль. Веслами и шестами воины отталкивались от берега и выводили суда на середину бухты.

В это время вдали из-за деревьев показались спокойно идущие люди. Все они были в длинных белых одеждах, без всякого оружия. Полосатые платки закрывали у них головы и спускались на плечи. Пришельцы столпились на берегу. Они дружелюбно улыбались и знаками приглашали беглецов вернуться. Они переговаривались между собой на каком-то звучном, незнакомом языке. При виде их связанный Эврилох вскричал со злобой и отчаянием:

– Отпусти меня, жестокосердый Одиссей! Я останусь здесь, я не хочу больше скитаться по морю!

Глашатай Эврибат в отчаянии умолял Одиссея отплыть подальше. Одиссей приказал гребцам взяться за весла, а сам в недоумении обратился к Эврибату:

– Объясни, мой добрый Эврибат, что произошло с нашим несчастным товарищем? Почему ты так боишься этих мирных и дружелюбных людей?

Эврибат заговорил тихим, взволнованным голосом:

– В недобрые края занесла нас буря! Знаешь ли, что это за народ? Я давно уже слышал о них. Это лотофаги [43] ... Мы дошли до их города. У них красивые дома, сложенные из желтого песчаника, богатые дворцы. За городом, на берегу широкой, мутной реки высится величественный храм. Его плоские колонны украшены изображениями невиданных цветов и зверей. По дороге к храму нам встретились эти люди. Они приветствовали нас ласковыми улыбками, и мы безбоязненно подошли к ним. Один из них протянул нам горсть золотистых семян. Немного семян он отсыпал себе и принялся есть их. Он предлагал нам знаками также отведать его угощение. Я медлил из осторожности, а бедный Эврилох сразу съел свою долю семян. Сперва я подумал, что он отравился. Глаза его помутнели, улыбка стала безумной. Но затем он сказал нам, что никуда не уйдет отсюда, что хочет остаться здесь и всю жизнь питаться этими медвяно-сладкими семенами. Тогда я догадался, что это за семена. Это лотос, лотос! Кто попробует его, тот забывает все на свете – друзей, семью, детей – и больше не хочет возвращения на родину. Есть ли на свете более жалкая участь? О мудрый Одиссей, плывем скорее отсюда, чтобы наши спутники не потребовали снова высадиться на берег!

43

Лотофаги – «пожиратели лотоса» – сказочный народ, обитавший, по представлению греков, на северном берегу Африки.

Одиссей взбежал на кормовой помост и обратился к спутникам. На всех кораблях услышали его голос.

– Скорее гребите, храбрые итакийцы! – восклицал вождь. – Видите ли вы, что стало с этим несчастным? Коварные лотофаги околдовали его, лишили разума. В этой стране все полно опасных чар – вода, пища, люди. Разве вы хотите отказаться от родной земли, как злополучный Эврилох? Презреннейший из смертных тот, кто позабудет свою отчизну. Вперед, друзья! Через несколько дней мы, быть может, вступим в свой дом и обнимем близких!

В пещере Полифема

Буря улеглась, и волны успокоились. Дружно гребли весь день итакийцы. Кормчие направляли бег кораблей на запад. К вечеру стал виден скалистый берег неизвестной земли. В сумерках мореходы нашли прекрасную, защищенную бухту. У самого берега журчал ключ; он невидимо лился из скалы и падал в море. В полумраке чернели высокие тополя. Здесь, на песке, под говор волн заснули истомленные итакийцы.

Утром мореходы увидели, что находятся на прекрасном острове. В глубине его возвышалась гора; темноверхие ели теснились по ее отвесным склонам до самой вершины. Повсюду на горных уступах белели стада диких коз. Поистине это был Козий остров! Внизу пышно серебрились масличные рощи. От подножия горы сбегали к морю луга, покрытые сочной, высокой травой. По ним никогда еще не проводил борозду плуг земледельца. Обильной была бы здесь жатва, а по склонам могли бы расти отличные виноградники. Но остров был дик и необитаем, хотя населенная земля находилась совсем близко. За узким проливом тянулся каменистый и утесистый берег. Путники ясно видели, что между скалами струился дым от жилищ. С плоскогорья доносилось блеянье стад.